Ледяной клад

В котловане теперь они оставались совершенно одни. Здесь было как-то по-особенному глухо и тихо. Надвигались серые сумерки. Со стороны Читаута доносился едва различимый, сверлящий Женькин голосок - частушечка: "Я без чаю не скучаю..." Михаил кривил губы: Максим, как челнок, все время качается то к Ребезовой, то к Федосье. А Федосью эту совсем не поймешь.

И все-таки уходить отсюда не хочется...

- Вы удивительный человек, - вдруг сказала Феня, - вы все время ломаетесь. А зачем?

- Ло-ма-юсь... - рубя это слово на отдельные слоги, насмешливо проговорил Михаил. - Я ломаюсь, а она не ломается!

- Коза. Бэ-ээ! Вот так вы всегда разговариваете. - И Феня властно махнула рукой. - А ну-ка, пропустите меня!

Михаила передернуло. Такого поворота в разговоре он никак не ожидал. "Коза" под корень уничтожала всю его мужскую гордость и силу. Коз пасут, привязывая на веревочку... "Бэ-э-э!.." Эта колючка с обмороженным носом дразнится, будто ему всего десять или двенадцать лет...

- Дороги здесь никому не закрыты, - зло сказал он, не двигаясь с места. - Никому. Ни людям, ни козам.

Феня покачала головой, туго замотанной в шерстяной платок. Не снимая варежек, подула в кулаки, постукала ими друг о друга.

- Мама моя! Вот характер. Нет, это уже не коза.

- Осел? - еще злее спросил Михаил. И ноздри у него раздулись.

- Похоже, - подтвердила Феня. - Такие руки у человека! Смотришь: работают - словно рисуют. Вы хоть сами-то это знаете? Это же может не всякий. Это как песню петь. Работать так каждому - светлая радость. А в вас никогда, наверно, даже капельки радости нет.

Она словно бы стучалась в закрытую дверь, зная, что хозяина дома нет и все равно дверь ей никто не откроет.

Михаил стоял и смотрел на нее сверху, высокий, выше Фени больше чем на голову. Взять такую одной рукой за воротник, а другой - у пояса и, как кулек, потрясти, бросить вон туда, на мягкий снежок. Пусть носом в сугробе читает свои лекции!

Сама-то знает ли она, что такое красота труда? И радость?

Какая может быть для человека радость труда, если у него всей силы, как у котенка! Михаил снова, еще внимательнее, вгляделся в фигурку Фени, казавшуюся особенно смешной в толстых ватных штанах.

- Зато вы очень кра-сиво работаете. Радостно! Только лесу вот почему-то не привезли...

Феня молча отступила назад. Тут, где сейчас топтались они, в мокрой ледяной кашице отпечатались ее следы - маленьких, подшитых валенок, "Федосья на тонких ножках". А подальше везде лед уже схватился светлой, скользкой корочкой. Феня оглянулась, чуть-чуть отошла еще, потом разбежалась и прыгнула.

Михаил не успел помешать. Звонко всплеснулась в проруби вода, маленькая волна подкатилась к его ногам.

- Федосья!.. Ат, дура!..

Девушка все же за что-то зацепилась руками. Она лежала животом на льду, болтала ногами в воде, силясь выбраться поскорее. Михаил перемахнул на другую сторону проруби, ухватил Феню за воротник, выдернул из воды, поставил на ноги.

- Эх!.. Ну... эх! - бормотал он. - Поскользнулась...

- Тебе вот этого только и нужно всегда: поиздеваться, - судорожно всхлипнула Феня. И пошла, волоча за собой мокрые полосы. - Подлый!

- Да я же... А, черт!.. Стой! Погоди! - заорал он. - Возьми сухую!

Он торопливо сорвал с себя ватную стеганку, чувствуя, как сразу спину колюче охватило морозным воздухом. Догнал девушку на выходе из снежного котлована, где узкая тропинка с выбитыми в ней лестничными ступенями круто поднималась вверх. Опередить Феню, стать ей на пути было совсем невозможно.

- Слушай!.. Ну, слушай!.. Надень...

- Уйди! Не надо мне твоего! - гневно крикнула Феня через плечо. И заплакала тонко, по-детски: - У меня ноги насквозь мокры-и...

- Ну, сапоги... Возьми... Отдам сапоги, - говорил Михаил, карабкаясь по тропе вслед за Феней и не зная, что ему делать со своей ватной стеганкой. Да постой же... Стой!

Сел, потянул с ноги сапог, исходя яростью и в то же время сознавая, как сильно он виноват. Еще потянул. Остановился. Уходит все дальше? Не побежишь потом за ней по снегу босой...

- Федосья!.. Кому говорят?.. Ты остановишься?..

Не отзываясь ни словом, Феня быстро поднималась по крутой тропинке. Михаил толкнул ногу обратно в сапог. Вскочил. Портянка сбилась, резала пятку, мешала идти. Он снова присел, переобулся, натянул стеганку, показавшуюся ему теперь железной - жесткой и узкой.

Девушка ушла далеко, брела по дороге уже под обрывом Читаутского берега. На дальнем горбатом мысу, как след недавно закатившегося солнца, алела узкая, медленно тающая полоска.

По всей протоке, неуклюже, будто лежащие белые слоны, бугрились пересыпанные метелями торосы.

Маленькой звездочкой в чьем-то доме на рейде вспыхнул первый огонек.

- Эх, черт! Эх, черт! - туго выдавливал на ходу Михаил, уже не пытаясь догонять Феню.

И даже сам не знал, к кому или к чему относились эти его слова.

4

С утра до вечера Цагеридзе пропадал на реке, переходя по нескольку раз с Громотухи на Читаут, к снежной дамбе и обратно. В контору он заглядывал на час, не больше, в самом конце рабочего дня, когда накопятся документы, нуждающиеся в подписи начальника рейда.