Ледяной плен

— Вы прекрасно знаете, что вам нельзя столько пить, — ободренная похвалой, решилась ответить девушка, продолжая работать.

— Ишь ты, в няньки записалась? Подругам своим нотации читай, — беззлобно огрызнулся Батон и тут же прикрикнул на зазевавшуюся напарницу: — Вот здесь пропустила… Не халтурь! Так, первое правило охотника?

— Никогда не теряй бдительность, — тоном ученика, вызубрившего урок, послушно ответила Лера, продолжая привычно месить окровавленное мясо. — Иначе…

— …сожрут, — в тон ей наставительно закончил охотник. — Каждый раз, когда на поверхности, повторяй это себе, как молитву! Глядишь, и не сожрут тогда.

— Да знаю! Выучила! — девушка подняла голову, и Батон увидел, как за поцарапанным моностеклом респиратора блеснули ее глаза. — Вы тему-то не меняйте.

— Тебе какое дело? Своими проблемами голову забивай! А если выпивку перестанут носить — выпорю, усекла? — с этими словами Батон легонько постучал пальцем в перчатке по стеклу Лериного респиратора.

— Не имеете права! — мгновенно нашлась та. — Вы, дядя Миша, мне не родственник!

— Зато учитель, — приглушенно хмыкнул наставник. — Так что, считай, у нас с твоим дедом воспитательные обязанности пополам. Да и далась тебе моя выпивка!

— Мне просто обидно, что вы совсем себя не уважаете. — Вытерев перчатки о траву, Лера встала с колен и закинула на плечо рюкзак. Охотник остался сидеть рядом с полупустым ведром для приманки. — Вы ведь хороший человек, столько всего знаете, умеете, а как выпьете — в тюфяка превращаетесь. Над вами же смеются все… А вы и не слышите.

— Много ты о жизни знаешь, пигалица… — отмахнулся Батон и некоторое время молчал, тупо смотря перед собой, словно о чем-то задумавшись. Под непроницаемой маской противогаза Лера не могла видеть выражение его лица.

— Хорошо тебе рассуждать, — наконец тихо пробормотал охотник. — Остался я бобылем, вот и озверел совсем. А выпивка… с ней забыться можно, хоть на время. Все не так тоскливо…

— Вы сильный. Вам это не нужно, — твердо ответила девушка, поднимая с земли ведро. — Пойдемте, а то солнце садится.

Старая-престарая башня из красного кирпича, стоявшая у КПП учебного центра неподалеку от изувеченного собирателями цветных металлов еще до войны самолета, покосилась и казалась гигантским воткнутым в снег окурком.

— Привал! — объявил Батон.

Они устроились с подветренной стороны на самом верху, откуда, сквозь лишенные стекол проемы, далеко просматривалась окружающая местность: сметенные корпуса центра, заболоченные пустыри, и сам самолет… Какой-то из первых реактивных перехватчиков, оставленный после расформирования аэродрома. Охотник стянул противогаз со взмыленного лица и, перехватив встревоженный Леркин взгляд, усмехнулся:

— Да не бойся ты, чисто тут. В малых количествах ничего. А подкрепиться надо: кто знает, что за чудо-юдо к нам пожаловало? Может, до самого утра просидим.

До утра — на поверхности!? Девушка поежилась.

— Не боись, — подбодрил копающийся в рюкзаке охотник. — Думаю, быстрее управимся. Местная живность под вечер не особо-то кочевряжится, значит, неподалеку она, родимая.

Лера неохотно избавилась от респиратора, с опаской и с облегчением вдыхая сырой, наполненный густыми ароматами неведомых растений болотный воздух, и снова спрятала собранные в хвост волосы под вязаной шапкой с затертым словом, составленным из четырех букв, складывающихся в странное слово «NIKE».

Отчего-то Лера была абсолютно уверена, что это имя. А что еще можно написать на одежде, кроме имени её обладателя? Если потеряется, все будут знать, кому её вернуть. Вот только никого с именем Ника среди обитателей убежища Лера вспомнить не могла. А может, это Ник? Сокращенное от «Никита» или «Николай»? Интересно, что стало с хозяином этой шапки? Кем он был и почему написал свое сокращенное имя ла-тин-ски-ми буквами — так их назвал подслеповатый заведующий скудной и неумолимо чахнувшей библиотеки. Наверняка чтобы перед девчонками выпендриться, зачем же еще. Когда Лера спрашивала об этом деда, тот только непонятно усмехался в бороду, что её страшно бесило. Она терпеть не могла загадок.

В прежние вылазки они никогда не задерживались наверху дольше нескольких часов. Но тогда и добыча была попроще. Лере было не по себе. Вдобавок сильно давил на нервы жалобный скулеж детеныша буренки, которого Батон поместил в центре самой большой западни, на равных удалениях от которой они замаскировали силки поменьше.

Растерянно топтавшееся у пятисоткилограммовой туши самки, из которой с костями был вырван бок, существо, не пуганное людьми, доверчиво пошло на зов охотника и тут же жалобно замычало, пока Батон хладнокровно перерезал сухожилия на тоненьких ногах. Лере было жалко малыша, но перечить старшему она не посмела. Раз для дела, значит, надо.

— А это что такое? — спросила она, оглядывая хрустящие под подошвами маленькие белые кусочки, напоминавшие отточенные водой камешки, в изобилии разбросанные по широкой смотровой площадке маяка.

— Мало ли чего за двадцать лет накопилось, — пожал плечами Батон. — Не бери в голову.