Ледяной плен

— Завязывай ты со своей правильностью, Лерка, — наставительно посоветовал дядя Миша. — Времена давно не те. Не украл, а позаимствовал. Для общего блага.

— Можно посмотреть? — Лера с интересом потянулась к незнакомой книге.

— Не вздумай! Это же «Майн кампф»! — отстранился охотник. — По-хорошему, за борт бы ее сразу, но пригодится еще — будет, что кэпу предъявить. Ее незадолго до Катастрофы во многих странах вообще издавать запретили, причислив к экстремистским.

— А что в ней такого страшного?

— А то, — невесело усмехнулся Батон, — что из-за нее почти сто лет назад мировая война началась.

— Война! Из-за книги? — у Леры округлились глаза. — Как последняя?

— Ну, по сравнению с последней, это, конечно, были семечки. Но народу тоже много полегло. Название этой книги переводится как «Моя борьба». Библия нацистов. Это их вождь обожаемый написал, расист хренов!

— Расист? — нахмурилась девушка.

— Это когда людей разделяют по цвету кожи, волос, глаз… Немец Адольф Гитлер утверждал, что блондинистая арийская раса стоит на вершине человеческого развития. Евреи, негры и цыгане относились к «низшим расам». Поэтому он призывал к борьбе за чистоту арийской расы и дискриминации остальных.

— Но мы ведь русские? — поежилась Лера, не услышав в непривычных названиях знакомого слова.

— Русские-русские, — недобро усмехнулся Батон. — Но погоды это не сделает.

— Вы о чем?

— Фашисты они скрытые. Едут, чтобы заразу на материк вывезти. Если база действительно сохранилась.

— Но зачем? — Лера почувствовала, как сердце сдавливает ледяной кулак.

— Чтобы возродиться. Продолжить, так сказать, дело вождя, — лицо дяди Миши дернулось, словно от пощечины. — В бункерах своих отсиделись — их в окрестностях Калининграда знаешь сколько сохранилось.

— Вы уверены?

— Мне других доказательств не нужно! — захлопнув книгу, Батон кинул ее в угол палатки.

— Когда же они хотели сказать правду?

— Откуда мне знать? — пожал плечами дядя Миша. — Скорее всего, там, в Антарктике.

— Но капитан ни за что не поплывет обратно! — Лера повысила голос, и охотник шикнул:

— Тише! Сдается мне, не будет никакого «обратно», Лерка. Мы нужны, только чтобы довезти их туда. У них карт и инструкций по лодке четыре рюкзака и команда из двадцати человек. Этого достаточно, чтобы управлять этой посудиной. Ресурс у энергоустановки громадный — бегать она сможет еще хоть лет двадцать. Загрузят трюмы под маковку, и вперед. Народец матерый, не один год готовились, сразу видно.

— Но они говорили, что это шанс для уцелевших людей. Что вирус поможет очистить поверхность от мутантов…

Лера упрямо не хотела верить в неожиданно открывшуюся правду. Ей вдруг захотелось оказаться далеко-далеко отсюда, в своей кровати, под любимым одеялом, и чтобы рядом сидел дед.

— Забудь ты эти побасенки, дочка, — страшно пробормотал Батон, и в его глазах тускло сверкнул огонек от висящего при входе фонаря.

— Но если они вернутся, обязательно отравят Пионерск! — выпалила Лера, осененная ужасной догадкой.

— Это в том случае, если они туда попилят, а не куда-нибудь, еще, — ответил дядя Миша. — Короче, возвращаться нам надо, пока еще не по… тихо!

Резко отодвинув полог палатки, Батон прислушался. В заполненном ящиками ангаре стояла плотная тишина.

— Может, это к вам? — высунулась из-за его плеча девушка. — Дядя Тарас собирался зайти.

— Никого я не жду. Всем нашим специально схемы с ловушками раздал, чтоб спокойно приходили.

— Тогда, наверное, это Чучундра.

— Не-ет, подруга твоя все мои силки давно изучила, — прошептал напрягшийся Батон, оглядывая высящиеся в сумраке стены из ящиков. — А это явно кто-то о ловушку споткнулся и деру дал. Следят за нами, Лерка. Чуют, что я копаю.

Испуганная девушка крепче обняла колени.

— Пора тебе. И смотри на камбузе не сболтни. А лучше — вообще забудь до поры, — прошептал Батон, закрывая полог. — С Лобачевым я сам перетру.

Напуганная Лера робко кивнула и полезла наружу.

— Я одна боюсь… — застыла она на полпути.

— Иди спокойно, — голова дяди Миши скрылась в палатке, и Лера осталась одна в мрачном лабиринте из ящиков и контейнеров.

* * *

«3 октября 2033 года.

Я для себя все решил…».

Лодка входила в Ла-Манш. Высокие иссиня-черные волны, с кончиков которых налетающий ветер срывал белые барашки пены, тревожно накатываясь, терлись о могучее сигарообразное тело, словно судно пересекало не морской пролив, а взболтанную склянку с чернилами. Вязкие, густо замешанные облака, шуршащие по палубе редкой снежной моросью, стремительно обгоняли возвышающуюся над водой рубку атомохода. Резко налетал колючий ветер, назойливо дергая за поднятый воротник потертого, но все такого же прочного кожаного плаща. Стоявший на палубе Лобачев безвольно опустил руки, всматриваясь в далекое серое марево, за которым когда-то простиралась Франция. Но наполовину прикрытые козырьком фуражки, потускневшие от времени и лишений глаза видели совсем другое.