Ледяной смех

Настенька, постепенно сживаясь с потерей отца, заметно успокаивалась. Но, оставаясь наедине, они избегали говорить о покойном, мало говорили о себе, боясь предрешать свое будущее. Чаще всего Настенька читала стихи Муравьева или вспоминала эпизоды своего счастливого детства в Петербурге.

За время пребывания в Красноярске Муравьев встретился на вокзале с княжной Певцовой, прибывшей в Красноярск с одним из эшелонов союзных войск. Встрече оба обрадовались. Певцова, узнав адрес Настеньки, немедленно поехала к ней.

Муравьев был уверен, что и сегодня встретит ее у Красногоровых, зная, как дружественны отношения девушек. Невольно вспомнилась последняя встреча с княжной в дождливый вечер на омском вокзале, но, желая уйти от этих воспоминаний, Муравьев начал думать о встрече с Колчаком. Встреча была с глазу на глаз. Муравьев чувствовал себя скованно от сильного сердцебиения. Адмирал тотчас начал расспрашивать о Кокшарове, прося до мелочей припомнить все, что тот говорил ему перед самоубийством. Колчак поинтересовался родными Муравьева, сказав, что слышал об его отце. Однако Муравьев не сказал Колчаку, что родные остались в Советской России.

Во время встречи с адмиралом Муравьеву особенно запомнились его глаза, черные, способные пристальностью взгляда принуждать к покорности. Однако весь облик Колчака на Муравьева не произвел особого впечатления. Беспокойная нервозность адмирала, подвижность его рук, берущих тот или иной предмет на письменном столе, не подтверждала в нем той волевой силы, о которой Муравьеву приходилось так много слышать. В конце встречи Колчак спросил о дальнейших намерениях Муравьева и, кажется, остался доволен его ответом, что будет тот в рядах армии, пока это необходимо.

Служба Муравьева в станционной комендатуре была беспокойной. Уже через несколько дней Несмелов, узнав, что он владеет языками, назначил его своим заместителем и постоянно посылал разбирать все вопросы, возникавшие с движением поездов различных союзных миссий…

Муравьеву, как обычно, с улыбкой открыла дверь горничная и помогла ему отряхнуться от снега. В прихожую вышла Васса Родионовна и тотчас начала выговаривать:

— Наконец-то явились! Разве можно так опаздывать, зная, что вас ждет любящая девушка? Она просто места себе не находит. Пойдемте скорей!

В коридоре их встретила Настенька.

— Ничего не случилось? Опять думала, что куда-то услали. Так вы еще никогда не опаздывали. Кроме того, эта метель. Хотели послать за вами лошадь, но не знали, где вас искать. Даже сама хотела поехать. Господи, почему такой бледный, Вадим? Обедал? О чем спрашиваю. Правды все равно не услышу. Опять красные глаза.

— Успокойтесь, дорогая! От ветра они покраснели. Он прямо с ног валит.

— Понять не могу, как буду без вас. Спрашивали о иозможности поехать с нами?

— Нет!

— Но почему? Вы же обещали поговорить с Несмеловым. Уж не такой он солдафон.

— Он очень хороший человек, Настенька. Я просто не решился говорить с ним об этом, понимая обстановку, в которой ему приходится работать. В комендатуре совершенно нет офицеров. Несмелов буквально бьется… Простите, я не мог выполнить обещания.

— А если самовольно? Ведь все…

— Настенька, не надо говорить о таком.

— Простите, Вадим. Кажется, скоро совсем потеряю разум, оставшись без вас. Пойдемте.

Когда Настенька с Муравьевым вошли в бывшую библиотечную комнату, в ней уже не было пустых книжных шкафов и связок журналов, но мебели, удобной и мягкой, было много.

В комнате сидели три незнакомые Муравьеву дамы, причем одна довольно пожилая. Обратил на себя внимание Муравьева высокий седой господин с золотым пенсне. Его волосы красиво ниспадали на плечи. Бледное лицо будто выточено из мрамора. Самого Красногорова в комнате не было.

На диване с гитарой в руках княжна Певцова рядом с Калерией Кошечкиной. Княжна вполголоса пела романс «Калитку», аккомпанируя себе на гитаре. Певцова, как всегда, элегантна в вишневом суконном платье с высоким жабо из черных кружев. Вокруг шеи обвилась нитка жемчуга. На рукавах крыльями бабочек шевелятся кружева. На пальце правой руки в кольце вспыхивал то красными, то синими искорками брильянт.

Закончив петь романс, Певцова, увидев Муравьева, помахала ему рукой.

— Господа, пришел наконец долгожданный поэт. Вадим, можно мне прочесть вам ваше стихотворение которое сами наверняка забыли. Разрешаете?

— Какое, Ирина Павловна?

— Одно из ваших ранних, когда вы еще не стремились к чеканному мастерству в рифмах. Когда творили по велению души и сердца.

Под пальцами княжны струны гитары ожили бравурными аккордами, постепенно перешедшими в ласковую, чуть слышную мелодию. Певцова начала читать: