Ледяной смех

Ледяное поле, расколовшись, потеряло отвесность, благодаря чему выпрямилась кошева, придавившая сани, лошадь тотчас рванулась в сторону, потащив за собой державшегося за оглобли Пигулевского. Выкрикивая приказания Певцовой и Настеньке сесть в сани, он, сдерживая лошадь, повел ее по чистому льду.

Заглушая вой ветра, слышались крики о помощи. Темнота заботливо скрывала людскую трагедию. Треск льда продолжался. Подгоняемая Пигулевским, лошадь бежала вскачь и наконец, утонув в снежном намете, отфыркиваясь, остановилась…

***

Светало.

Над Байкалом занималось новое январское утро.

Горизонт на востоке теплел от восхода, четко вычерчивая силуэты горных хребтов. Темнота с озера уходила нехотя. Отозлившийся баргузин, утихомириваясь, не спешил ее согнать. Утро, вступая в права гнало темноту к невидимым берегам, открывая для глаз панораму озера в зимнем обиходе после сокрушительного бурана.

Лошадь, поседевшая от инея, то шла шагом по чистому льду, то переходила на бег, когда лед прикрывал снег, с храпом осиливая наметы. Певцова, Настенька, Муравьев и Пигулевский в санях сидели тесной кучкой. Их шапки и шали в инее. Все давно коченели, борясь с одолевавшей дремотой. Каждый следил друг за другом, не позволяя прикрывать глаза.

Первые лучи солнца раскидывали позолоту на снега и льды, и все начинало искриться блестками, лаская глаза.

Настенька запела о летящей над озером чайке. К ней присоединился Пигулевский. Попробовала петь и Певцова, но тотчас смолкла, закашлявшись. Муравьев, на удивление всем, соскочив, согреваясь, бежал, но скоро, задохнувшись, вновь упал на сани ничком, залившись смехом.

— А ведь, братцы, мы, ей-богу, выжили! И посмотрите какая вокруг красота. Будто мы ничего не пережили. Будто нам все приснилось. Настенька, Ириша, кричите ура. Мы же выжили. Понимаете ли вы чудесное звучание этого слова. Вадим, подай голос, — кричал Пигулевский.

— Я счастлив. Счастье любит тишину. Я жив благодаря вам. Я счастлив! Слышите, счастлив!

Муравьев кричал, и эхо, повторяя крик, уносило его отголоски вдаль. Но неожиданно все четверо разом похолодели, услышав заливчатый смех, заботливо повторяемый эхом.

— Слышите? — спросила Певцова. — Совсем близко!

Пигулевский остановил лошадь. Смех продолжался. Неведомый смеялся громко и с удовольствием. Холодно становилось от этого смеха, напоминавшего ночной треск льда. Раздались выстрелы. Пигулевский и Певцова зажали в руках оружие. Слушали смех. Вдали показались два всадника. Все понимали, что всадники скакали к саням. Муравьев стоял с винтовкой наперевес. Всадники, подъехав, остановились.

Один из них, улыбаясь, сказал:

— С добрым утречком, господа! Правей путь держите. Сторожитесь, потому на озере умалишенные. Сейчас одного кокнули.

— С кем ночью бой был? — спросил Пигулевский.

Всадники засмеялись:

— С собственным страхом. Своих гробили. С перепугу всем партизаны мерещатся. Буран беда что со льдами творил. Множество людей прикончил. Так правей воротите. Не опасайтесь, красных нет.

— Кого ищете? — спросила Настенька.

— Приказано умалишенных кончать. По озеру много их плутает. Счастливого пути.

Всадники ускакали по звенящему льду.

— Господи, как все ужасно. Убивают несчастных по приказу, чтобы не пугали заблудившихся. Господи, неужели так возможно в жизни.

А смех все доносился и доносился услужливым утренним эхом. Встреча с всадниками напомнила о кошмаре прожитой ночи, все радостное в четырех душах смолкло, и снова хотелось только молчать, коченея от холода.

Реальные следы людской трагедии на льду Байкала начались сразу за грядой торосов, которые в разломах льда мороз успел сызнова спаять воедино. Торосы дыбились самыми причудливыми формами. Здесь, видимо, было больше всего разломов ледяного покрова.

Настенька первая увидела вмерзших в лед людей и лошадь. Вскрикнув от испуга, она нарушила общее оцепенение. Пигулевский с Певцовой побежали к несчастным. Певцова от увиденного прикрыла лицо руками. Погибших было трое. Льды в разломе раздавили лошадь и людей в санях. Лица взрослых не видны. Только лицо девочки с русой косой было фарфоровым с голубыми глазами, левый лопнул от мороза.

Объезжая преграждавшие путь торосы, слушали доносившийся смех. Всюду были памятки о пережитой людьми трагедии. Встречались трупы, распростертые по льду, как кресты. Это падали выбившиеся из сил и замерзали. Встречались мертвые в группах, напоминавших своим видом о том, что люди, стараясь спасти жизнь, сохранить в себе тепло, сжимались в комки.

Вновь заставила остановиться наполовину сгоревшая ковровая кошева. Она еще дымилась. Ее жгли, чтобы согреть в себе жизнь, седоки. Людей возле нее не было, но валялись раскрытые чемоданы с разворошенным добром и окованные железом сундуки.

Совсем неподалеку от кошевы в торосах уснули вечным сном два солдата в обнимку.

Попадались бродившие по льду лошади с пустыми санями, растерявшие по разным причинам в ночной темноте своих седоков.

***

Бежит солнечное время, бежит лошадь с четырьмя путниками. Торосы перемежаются с ледяными сугробными просторами.