– Здравствуй, гражданин хороший, – сдержанно поздоровался Белоконь. Он подержался за шапку, но решил не снимать – в комнате было прохладно. – Вы в состоянии отвечать на вопросы?
– А почему это мне быть не в состоянии? – насторожился Горецкий.
– Помятый вы какой-то, побитый, обмороженный, говорят... Большое оживление вас почему-то охватило... Я уж подумал – не путаете ли вы меня с какой-нибудь поселковой красавицей?
– Вон куда гнете... Наговорил, значит, на меня кто сколько хотел?
– Точно. Никого не останавливал. Кто сколько хотел, тот столько и говорил. А вывод мой такой: если вас с собой увезу, вряд ли найдется в Поселке человек, который пожалеет об этом.
– Так уж и ни одного? – ухмыльнулся Горецкий.
– Сами знаете. Радости от вас тут никакой.
Белоконь присел к столу, сдвинул в сторону консервные банки, крошки, колбасные шкурки, сразу давая понять, что ему здесь не нравится, что разговор будет неприятный. Поглядывая на Горецкого, Белоконь мысленно примерял его к поступкам, о которых узнал за эти дни. Узкие глаза, улыбчивый рот, ровные белые зубы, видно, никому пока не удалось поубавить зубов Горецкому. Но лицо его было каким-то нервным, издерганным.
– Изучаете, начальник?
– Изучаю, – подтвердил Белоконь.
– И какой же диагноз?
– Уже судились?
– А это имеет значение?
– Двести шестая?
– Опять угадали, начальник. Злостное хулиганство.
– Хищник ты, судьбами чужими питаешься – вот тебе мой диагноз! – не удержавшись, перешел Белоконь на «ты». – Себя больно любишь. Но ты не просто свое доказываешь – нечего тебе доказывать, – тебе кажется, что утвердиться на земле можно, если только взобраться на кого-нибудь, на спину кому-нибудь сапожищами встать, вот тогда ты вроде повыше будешь.
– И как это вы все сразу решили, как это вам удалось сразу все по полочкам распихать, бирочку мне на шею повесить!
– Не надо, Горецкий. Я перед тем, как к вам прийти, два десятка человек, можно сказать, наизнанку вывернул, я знаю о вас больше, чем вы сами о себе знаете. И хватит об этом. Перейдем к делу. На вопросы в состоянии отвечать?
– Попробуем. Попытка – не пытка, спрос – не допрос.
– Дело в том, что это все-таки допрос. В заключение вам придется подписать протокол. И показания будут подшиты в уголовное дело.
– Хорошо хотя бы то, что допрос будет, надеюсь, без пытки.
– Ваше игривое настроение могу объяснить только неосведомленностью.
– Так осведомите меня, начальник, просветите меня! Только не очень долго, мне врачи запретили волноваться. Переохлаждение организма – это такая неприятная штука, если вы, конечно, что-нибудь понимаете в этом.
– По-моему, вам сейчас больше грозит перегрев, – Белоконь кивнул на бутылку в углу.
– О, не обращайте внимания, начальник! Это мы с ребятами слегка отметили мое спасение.
– Вам еще есть с кем бутылку распить?
– Мне всегда будет с кем распить бутылку.
– Не уверен, – жестко сказал Белоконь. – Ну ладно. Вы подозреваетесь...
– Ошибочка, начальник! Я не подозреваюсь. Я обвиняюсь. По статье двести шестой. Опять хулиганство. На этот раз – в магазине.
– Здесь все ясно. И мне, и вам. И суду, надеюсь, тоже будет ясно.
– Ну-ну! Какую висячку вы хотите нацепить на меня?
– Вы подозреваетесь в попытке убийства Андрея Большакова.
– Что?!
– Андрей Большаков с отрядом отправился на поиски. Он искал вас и Юру Верховцева. И той же ночью был обнаружен под обрывом. В связи с этим у меня к вам несколько вопросов. Как все произошло в магазине?
– А что рассказывать, сами говорите, что здесь все ясно. Откуда мне было знать, что этот малахольный Елохин подслушивает нас с Ягуновым? Вот и позволили себе отозваться о нем не очень лестно. Он кинулся с кулаками, я хотел его оттолкнуть, но в руке нож оказался – как раз окунька разделывал. По пьянке получилось так, что, сам того не ведая, я оттолкнул его той рукой, в которой был нож.
– Что дальше?
– А дальше приходит добрый молодец Большаков, берет меня под белы руки и ведет к злому колдуну Шаповалову. К тому времени я полностью осознал свою оплошность и готов был раскаяться.
– Большаков вас ударил?
– Нет. У него тормозная система, как у трактора. Он же боксер. А боксер с повязкой дружинника – страшная сила.
– А Елохин?
– Что вы, начальник! Драки-то не было. Он подслушал наши девичьи секреты, и ему почему-то захотелось эти секреты из моей головы выбить. Но не успел, бедняга. Мне его так жаль!
– Когда вас поместили в камеру, там уже кто-то был?
– Зачем эти наводящие вопросы, начальник? Вам запрещено задавать наводящие вопросы, так что не будем нарушать Уголовно-процессуальный кодекс.
– Согласен. Продолжим.
– Юра Верховцев в камере был. Так вот, Юра и показывает мне, что шурупы, которыми крепится решетка, вывинтить можно. Он уже сообразил, что это можно сделать набойками от каблука.
– Но вывинтили вы?
– Нет, Юра.
– Слабоват он для такой работы. Вот и руки в карман сунули... А я ведь, когда вошел сюда, первым делом на ваши пальцы посмотрел. Содраны они. Подковкой неудобно шурупы вывинчивать, верно? Будем экспертизу проводить или так запишем?
– Зачем лишние формальности, начальник? Мне нечего скрывать. Был грех – вывинтил шурупы.