Ледяные боги. Она. Аэша

Лео был мертвенно бледен. Может быть, зачарованный страстным взглядом прекрасных глаз Афины, он потянулся к ней, но вдруг усилием воли выпрямился, вздохнул и покачал головой. Краски снова появились на его лице, глаза выражали почти счастье.

— В конце концов, — сказал он, — мне нет дела до неведомого прошлого и до таинственного будущего, мне важна настоящая жизнь. Аэша ждала меня две тысячи лет. Афина успела выйти замуж за ненавистного ей человека и отравить его, как отравила бы меня, если бы я ей надоел. Не знаю, в чем я клялся Аменарте, но помню клятвы, данные Аэше. Если я отвергну ее теперь, значит, вся моя жизнь — ложь, значит, любовь не вечна. Нет же, помня, какой была Аэша, я возьму ее такой, какая она теперь, в надежде на будущее. Любовь бессмертна!

И, подойдя к ужасному существу, Лео поцеловал его и преклонил перед ним колени. Поцеловать это морщинистое лицо было делом невероятной отваги.

— Ты выбрал, — сказала Афина упавшим голосом, — и твой поступок еще больше заставляет меня жалеть о моей потере, Лео Винцей. Возьми же свою невесту, а я уйду отсюда.

Между тем Аэша опустилась на колени и вознесла молитву. Кому молилась она, я никогда не смогу узнать.

— О, служительница всемогущей Воли, острый меч в руках Судьбы, неизбежный Закон, называемый Природой! В Египте тебя называли Изидой, но ты — вечная богиня всех стран. Ты влечешь мужа к девушке, даешь матери дитя, рождаешь из смерти жизнь, вдыхаешь свет жизни во тьму смерти. Ты даешь плодородие почве, твоя улыбка — весна, твой полдень — лето, твой сон — зимняя ночь. Услышь же молитву твоей избранной дочери и жрицы! Когда-то ты дала мне свою силу, бессмертие и красоту, и не было мне равной на этой планете. Но я согрешила и наказана одиночеством, которое длится целые столетия, и безобразием, которое делает меня ненавистной в глазах возлюбленного. Но ты обещала, что еще раз мне будет дано сорвать потерянный цветок моей бессмертной красоты. О, милосердная матерь! Пусть же его чистая любовь сотрет мой грех; если же это невозможно, пошли мне лучше смерть!

IV. ПРЕВРАЩЕНИЕ И ОБРУЧЕНИЕ

Гезея кончила свою речь. Наступило глубокое молчание. Мы с Лео ждали, что природа, к которой была обращена эта прекрасная молитва, откликнется и совершит чудо. Время шло, но чуда не происходило.

Но вот на востоке забрезжил и, как огненный меч, прорвал облака первый луч зари. Он озарил выступ на краю бездны, и мы увидели там словно в дымке женщину неземной красоты. Глаза ее были закрыты. Спит она или умерла? Лицо ее бледно. Но вот солнце осветило ее, и она открыла удивленные, как у проснувшегося ребенка, глаза. Кровь жизни поднялась от беломраморной груди к бледным щекам. Ветер играл ее вьющимися, волнистыми черными волосами.

Женщина эта — Аэша, какой она предстала перед нами в пещерах Кор. Мы с Лео опустились на колени. Голос, мягкий, как шепот, как шелест тростников, прозвучал над нами:

— Приди ко мне, Калликрат, и я отвечу на освободивший меня поцелуй.

Лео встал, подошел к ней и снова опустился на колени.

— Встань, — протянула она ему руку, — это я должна встать перед тобой на колени.

И она поцеловала его в лоб. Потом знаком подозвала меня.

— Не надо, — сказала она хорошо знакомым звучным голосом, видя, что я тоже хочу поклониться ей. — Поклонников и обожателей у меня всегда было довольно, но где я найду второго такого друга, как ты, Холли?

С этими словами она коснулась губами моего чела. От ее дыхания, ее волос веяло ароматом роз. Тело ее было бело, как жемчужина моря. Ни один скульптор не создавал еще таких дивных очертаний, как у ее руки, которой она придерживала покрывало. Мягкий, спокойный блеск ее глаз мог соперничать с чистым сиянием небесных звезд.

Взяв Лео за руку, Аэша вошла в грот. Прохлада заставила ее вздрогнуть, и при всей божественности ее красоты дрожь эта придала ей что-то земное. Панава накинула на нее пурпурную мантию, и она стояла, как царица.

— Твой поцелуй, — сказала она Лео, — возвратил мне не эту дрожащую от холода оболочку, а душу, трепещущую от дыхания Судьбы. Не так легко умиротворить оскорбленную Силу, о мой возлюбленный! Теперь она простила, но долго ли нам суждено быть вместе в этом мире — не знаю, может быть, лишь краткий час. Хорошо же, мы будем пользоваться данным нам мгновением, выпьем до дна чашу радости, как испили раньше кубок печали и позора. Мне ненавистно это место. Здесь я выстрадала столько, как ни одна женщина на земле, ни одна душа в глубине ада. Не хочу больше его видеть. Что ты только что подумал, шаман? — гневно обратилась она вдруг к Симбри.

— Мне дано то, чего у тебя нет: дар предвидения, прекрасная, — отвечал он. — И вот, я вижу надвигающуюся тень грядущего, вижу — лежит мертвый…

— Еще одно слово, и ты сам будешь этим мертвецом! — воскликнула она, сверкая глазами, охваченная страшным предчувствием. — Не напоминай мне, что теперь у меня есть снова сила избавляться от ненавистных мне врагов!

— Я не вижу лица этого человека, — сказал шаман, отступая в испуге, — вижу только, что это будущий хан Калуна.