Ледник Плакальщиц

Лучше настроить себя на что-нибудь хорошее, например, попытаться подбодриться. В результате у меня получилось проговаривать фразу: «Этот день обязательно закончится».

«И я выживу», – добавляю я неслышно; ближайшая кровать – на ней храпит Лийка, – стоит всего в полуметре.

Потом раздается побудочный гонг.

Интернат называется «Солнечным» (или просто «Солнышком), но настоящие лучи проникают сквозь решетки и толстое стекло от силы дней десять в году. Утром за окнами темно, зато в большой общей комнате зажигается яркий искусственный свет. Поначалу мне казалось: я от него ослепну, он белый в голубизну, вонзается в глазные яблоки, словно огромная тупая игла. Еще этот свет очень недобрый и правдивый: показывает ржавчину на спинках кроватей, щербатый бетон на полу – рядом с моей кроватью пятно, напоминающее отрубленную оленью голову. Словно Первоцвет попытался найти меня за тысячу километров от дома, тысячу миллионов километров после своей смерти.

Первые секунды девочки шевелятся медленно, как червяки в несвежем куске мяса. На всех одинаковые майки и трусики. Лийка всхлипывает. Иришка зевает. Там дальше – новенькие двойняшки, я не запомнила их имен. У нас десять минут: заправить кровать, добежать до огромной «санитарной» комнаты – в ней хлещет холодная вода с потолка, утренний душ. Еще нужно успеть в туалет, но дырок в полу для стока мочи не хватает, поэтому почти все мы писаем прямо под душем, вода быстро смешивается с отходами и уходит под землю. Так делать нельзя, если поймают – накажут. Вот только смотрительницы сами еще толком не проснулись, говорят, у них лучше комнаты и можно проспать целых лишних пять минут. Драгоценность, куда там кристаллам-«слезам Инд».

Мы хватаем из большой общей коробки меловой порошок, из другой —сваленные в кучу гребни: нужно успеть почистить зубы, причесаться, одеться. Друг на друга никто не смотрит. Времени мало, да и мы довольно одинаковые – здесь всем от одиннадцати до шестнадцати. Кто-то меньше ростом, кто-то выше. Все тощие и костлявые. Я одна из старших, мне пятнадцать с половиной. Когда-то у меня был загар – близ ледников солнце большое и сильное, ласкает кожу и делает ее смуглее, но прошло много лет.

Холодная вода бьет и обжигает кожу. Труднее всего удержаться на ногах: струи такие сильные, что сбивают. Маленькие девочки плачут.

Одна упала в лужу: ее зовут Аленка. Ей недавно исполнилось одиннадцать, но она очень мелкая и еще худее остальных, ее привезли всего неделю назад. Она не разговаривает, зато плачет постоянно, и никак не может привыкнуть к ледяным струям.

Я помогаю ей помыться, выхватываю горсть порошка – меня отталкивает крупная Элла. Гребень удается добыть только один. Гребни железные и воняют горькой отравой против вшей. Аленка не хочет расчесывать волосы, и мне приходится наспех провести по ее длинным чуть вьющимся светло-русым локонами хотя бы раз пять, чтобы выглядело прилично на общем построении. За ненадлежащий вид могут лишить завтрака. Или наказать иначе.

Многие девочки презрительно на меня косятся.

– Ишь, добрячка отыскалась, – фыркает Элла, но и ей тоже нужно торопиться, и мы, замерзшие и дрожащие, вытираемся жесткими тряпками, а потом бежим обратно, чтобы успеть одеться.

Униформа «Солнечного» интерната – колючие колготки, жесткая обувь, водолазка-удавка белого цвета и темно-коричневый сарафан, в котором жарко летом и холодно зимой. Аленка замирает перед кроватью: ее надо убрать, привести в идеальный порядок. Подушка обязательно должна стоять утиным носиком вверх. Мне приходится помочь ей и теперь, а потом она еще и почти беззвучно хнычет. Знаю, водолазка колючая и «кусается».

Десять минут на исходе.

Два раза по десять минут – совершенно разные. Перед пробуждением: до. И «после».

Мы выстраиваемся в шеренгу, когда начинает звучать государственный гимн Индарской Народной Республики. Мы обязаны петь, прижав руку к груди. Смотрительницы приходят уже здесь, но они тоже поют, стоя напротив нас. После гимна будет обращение Великого Вождя. Если чихнуть или шмыгнуть носом во время его речи, то тебя оставят без завтрака, а порой заодно обеда и ужина, назначат двойную рабочую повинность. Я испытала на себе дважды. Потом я научилась не чихать.

Нельзя зевать, закрывать глаза. Нельзя даже громко дышать.

За почти восемь лет я поняла: Великий Вождь постоянно говорит одно и то же. О том, что Индарская Народная Республика окружена врагами, но мы готовы стойко встречать трудности и противостоять агрессорам. О том, что мы остаемся оплотом нравственных ценностей и моральным ориентиром для всего мира. О том, что мы соблюдаем традиции, но при этом смотрим в будущее.

Все слова похожи друг на друга. Великий Вождь как будто бросает цветныекамушки и пытается всякий раз выложить новый узор, но получается так себе. На самом деле, можно не слушать: конечно, смотрительницы или учителя на уроке обязательно спросят, о чем была сегодняшняя речь, но я давно научилась правильно отвечать. Просто говори превосходстве Индарской Народной Республике, светлом будущем и моральных ценностях, сработает на «ура».