Безрод сделал осторожный шаг. Еще один. Вот рубаха валяется. Нагнуться и поднять сил нет. Наклонишься — больше не встанешь. Проткнул мечом, накрутил на лезвие, так и поднял. Кое-как надел. Вошел в реку, и вода мигом побурела, зарделась, понесла кровавые разводы в море. Как течением не снесло — не понял, как перешел на свой берег — осталось загадкой, как с ног не упал — сам удивился. Так и шел, будто в полусне. Уже в черте города кто-то подхватил на руки, и все провалилось в муторную бездну. Только и заметил напоследок Рядяшину рожу.
Безрод открыл глаза и взглядом уперся в потолок. Всего мутит и выворачивает наизнанку, ослабел настолько, что дыханием даже перо не поднять. Все знакомо: и слабость, и дурнота, как будто это уже было. Самое частое воспоминание — лежишь, укутан по самое горло, ранен, всего мутит и знобит. Будто заблудился по жизни и ходишь по своим же следам, круги нарезаешь. С этой думой и утонул в головокружительной бездне…
Открыл глаза и едва душу не отпустил. Лицо. Огромное, зубы белые, глаза маленькие, склонилось, дыхание слушает. Рядяша. Так ведь и на тот свет можно спровадить!
В дружинную избу к раненым не понесли, уложили в амбаре, на привычное ложе у столба. Хотел оказаться в избе Стюженя, да только никто умирающего не спрашивал.
— Гляди, очнулся! Очнулся! — Чей-то знакомый голос радостно загремел над самым ухом, да так, что Безрод едва концы не отдал.
— Да тише ты! Ревешь, чисто медведь над медом. Глушишь ведь! — Знакомые лица склонились над Безродом. Рядяша, Моряй, Прям, Долгач, Щелк. Сивый оглядел каждого, косил глазами. Шея не поворачивалась, будто не было ее вовсе.
— Стюженя позови, — прошептал Сивый. — Зови.
Старик точно будто из-под земли.
— Ну, чего звал?
Безрод тяжело сглотнул.
— Унеси меня. К себе.
Чтобы услышать, ворожец наклонился к самым губам.
— Ишь ты! Унеси! Раз такие речи повел, точно не помрешь! — буркнул старик в бороду.
— Что сказал, Стюжень? — Старика обступили дружинные. Ворожец оглядел каждого. Потеплели глаза, стали на человеческие похожи. Переполошились, будто друга едва не потеряли. А как растолковать это человеку, который по краешку ходит, не сегодня-завтра за край сверзится? Сивый не потерпит ухода за собой, не хочет быть должным. Того, что все Сторожище в неоплатном долгу, с которым вовек не расплатиться, и понимать не желает. Уже новый день наступил, а Безрод в темном прошлом блуждает. Не зря говорят, что утро вечера мудренее, только Сивый этого знать не хочет. В темном «вчера» бродят оба — и Безрод, и Отвада, бродят и друг друга не видят.
— Прошу! — жжет ухо горячая просьба. — Унеси!
Дурное дело нехитрое. Уноси, не уноси, вои достанут Безрода где угодно, ровно молодые глупые щенки, которые лезут к старому псу и весело лают. Нынче все Сторожище — те глупые игривые щенки, а Безрод — потрепанный, порванный пес…
Вечером, после отраженного натиска, Стюжень сшивал Моряю рану на плече и терпеливо втолковывал, как несмышленому дитяте.
— Не наседайте, дайте человеку передыху. Знаю, виноватишься, в душе горит, но погоди, не торопись. Захочет — сам руку протянет, и не будет у тебя друга вернее. А силком замиряться не станет.
Моряй молчал. Все старый верно говорит, но нельзя справедливость на потом откладывать. Прилетит шальная стрела — и не станет Моряя, а Безрод осиротеет на доброе слово и крепкую дружескую руку. Сделал вид, будто во всем согласен со стариком, но, дождавшись, когда Стюжень по какой-то нужде выйдет из избы, прокрался за тряпичную перегородку, на половину к Безроду. Потоптался, кашлянул. Сивый открыл глаза. Моряй встал под светоч.
— Ты это… парни здравствовать желают, справлялись, не надо ли чего? А нас опять, видишь, посекли за здорово живешь. Лезет и лезет полуночник! Обозлились, видать!
Безрод моргнул, что-то прошептал. Моряй подошел ближе, наклонился.
— Жив ли Перегуж?
— А что ему, старому, сделается? Наперед знает, где стрела упадет, куда меч ударит.
Сивый кивнул. Хорошо, что жив Перегуж.
— Ты вставай поскорее. И полно обиду держать. Я вот молод, и уж на что горяч, но столько не смог бы. Не отвергай руку. Тогда, на судилище, я был не прав. Не прав.
Безрод молча смотрел на Моряя. А я могу. Костенеет душа, не гнется. Старею, наверное. Ни жизни, ни счастья…
Часть 2
СВАТ
Глава 6
Темный