Ледобой-3. Зов

Речкун навалился на рухнувшего купца, стража от неожиданности попятилась, толпа задышала, по ней забегали волны. Отвада в бешенстве стукнул кулаком по подлокотнику сиденья и зло оглянулся на Косоворота. И будто посреди ясного солнечного дня раскатился гром и сверкнула молния — откуда-то прилетел свист, оглушительный до того, что люди близ клетки уши позажимали, а кто стоял подальше, жмурился да отворачивался, как будто от звука в чистом поле куда-то схоронишься. А когда свист растворился в воздусях и повисла такая тяжелая тишина, хоть ложками черпай, кто-то зычно, песенным голосом рыкнул: «Подтащи его ко мне», и никто в целом мире не понял бы, что это Безрод, если бы он не встал и не подошёл.

Речкун и Шкура ещё недоумённо оглядывались по сторонам — кто сказал — когда Верна крикнула что было мочи: «На клетку гляди! На клетку!»

Бабы в боярском кружке удивлённо переглянулись, а Коса и Луговица осенились обережным знамением — охраните боженьки! Да она же орёт громогласно, под стать душегубу! Вот это глотка у бабы. А младенец на её руках даже ухом не повёл. Спит, пузыри пускает!

— Гля, да это же Сивый! — люди показывали друг друга на клетку.

— Добить что ли хочет, не пойму? — кто стоял подальше, тянули шеи да глаза щурили — плохо видно.

— Шкура, отдай, — весело крикнул кто-то. — Хуже не будет! Всё равно уже не жилец!

— Ага, — прилетело с другого конца толпы. — Удушегубит, и доказывать ничего не надо!

— Отец! — в кружке видоков против Сивого пошло движение, какой-то молодой мужчина порывался пробиться к клетке, но на нём повисли, сбили с ног, накрыли телами и обездвижили так, что его и видно не стало.

Речкун и Шкура переглянулись, и старый воевода кивнул. Подтаскиваем.

— Лицом ко мне, — Сивый присел. — Раскройте ему рот, да не давайте сомкнуть зубы.

Шкура вынул из ножен кинжал, сунул рукоять Кабусу в зубы, а Безрод, вытянув руку меж брёвен клетки, несколько раз перебрал пальцами, будто раздавил что-то, и в рот несчастному потекло тонкой, сиротской струйкой.

— Что это? — Речкун с недоумением смотрел, как подсудимец разжимает здоровенный кулак и мимо кинжала заталкивает в бедолагу какой-то жмых.

— Яблоко, — усмехнулся Безрод. — Огрызок. Не доел вот. В углу валялся.

Сначала Кабус перестал биться и стучаться всем телом о землю, потом успокоился и обмяк, там и пена с губ ушла. Его унесли.

— Ну дела! — низкий гул, повисший над судилищем, разрезал звонкий бабий голос. — Эй Сивый, ещё есть? Мой, когда напьётся почти такой же! Только не об землю стучится, а об меня! Да почему-то всё кулаками!

Когда Безрод, усмехаясь, пожал плечами да руками развёл, а зеваки разразились громким хохотом, Смекал, Кукиш и остальные волками зыркнули на Косоворота. Тот мрачнее мрачного ковырял глазками-угольками подсудимца и в бессилии от злобы что-то шептал.

— Свободен! — Отвада отпустил Шкуру, но млеч будто не услышал. Князь нахмурился, поглядел на млечского собрата, на соловея, на былинея и громко, отчётливо повторил, — Ты рассказал всё. Здесь глухих нет. Ступай, переведи дух.

— Эй, парень, — Речкун легонько толкнул млеча, — Уходи. Князь отпустил.

— Меня выслушали, — Шкура с места не отшагнул и даже вида не сделал, что услышал судейского глашатая. — И на том благодарю. А кто-нибудь спросит, что я об этом думаю?

Даже до того, как Отвада раскрыл рот, со всех сторон полетело:

— Режь правду, Шкурка!

— Зажигай!

— Отпусти язык! Не сдерживай себя!

Млеч покосился на помост. Отвада согласно кивнул.

— Многие тут знают — с тем, кто сидит в клетке, у меня дружбы никогда не было. И не будет.

— Ещё бы, — подсказал кто-то из зевак, — Он тебе рожу так начистил, что при словах «дружба с Безродом» у тебя остатние зубы сами собой от ужаса выпадать начинают!

Бурю гогота млеч отстоял невозмутимо, ждал, когда отзвенит последний смешок, ровно дождь под навесом перестоял. Потом продолжил.

— Но ещё меньше по нраву, когда из меня дурака делают. Сивый не медовая завитушка, нравиться не обязан, только без причины избивать торговые поезда он не стал бы. А если и стал бы, я оказался бы последним, кому он оставил жизнь. А в этом деле так удобно всё получается, просто диву даёшься: в живых остался как раз тот, кто на Сивого не просто зуб имеет — волчий клык! Да притом знает, как облупленного. А этот ещё на коне передо мной иноходит: с одного боку повернётся, с другого, так дал себя рассмотреть, потом с другой стороны. Уверен, сказал бы я в то мгновение, что не узнал лиходея, Синяя Рубаха вернулся бы, все телеги запалил бы посреди дня, чтобы видно было получше и сам назвался бы. Дескать, это же я Безрод, не узнаешь что ли…

Ассуна тревожно посмотрела на молодого боянского ворожца. Очень удобно — вокруг толпа ржёт, со смеху покатывается, будто не суд кругом творится, а ряженые представление дают — и никому нет никакого дела до нескольких человек, далёких от смеха как никто в этой толпе. Ненаст зловеще улыбнулся, покачал головой.

— Он не нарушил условий договора. Обещал сказать про человека с рубцами в синей рубахе и сказал. Ваш Ужег сделал всё как надо. Но тут не повезло. Заклятие его не поломает.

— Но…