Ледобой. Зов (СИ)

Феро аж отпрянула, замерев на вдохе. Габер, вымученно улыбаясь, неохотно кивнул.

— И с каких-то пор мне стало интересно, а как выглядят сволочи, которые дурят болванов, стравливают их, а сами наблюдают из-за угла да посмеиваются.

Странноглазый отчего-то нахмурился и бросил недоуменный взгляд на чарку перед млечем. Коряга плотоядно задрал губу, обнажая правый клык, и медленно потянул рукава рубахи к локтям.

— И как же они выглядят? — Габер сузил глаза и сложил руки на груди.

— Рожа хитрая, усмешка мерзкая, зенки приметные, сизые, в них молнии играют, — млеч медленно, с улыбочкой протянул ручищу, свёл пальцы в кулак на вороте смуглого, рывком вздёрнул на ноги. Пьяно подмигнул, икнул и от души повел дело на замах.

— Чак, — лениво выдохнул Габер и дунул в лицо Коряги.

Млеч потерялся. Ослабил захват, мгновение в красных глазах плескалось изумление, затем их подёрнуло блаженным безразличием, ноги его подкосились, и здоровяк повалился назад, в щепки разметав скамеечку, на которой сидел ещё пару счётов назад. Какое-то время Габер и Феро молча смотрели на поверженного млеча.

— Почему? — только и спросила она, встав над «женихом».

Странноглазый лишь плечами пожал, нахмурился, поморщился.

— Мне это не нравится. Кто-то предвидел наш разговор и наложил заклятие столь сильное, что заклинание послушания не сработало. Не сработало… Уходим.

Полуденник вышел первым. Феро мгновение стояла над млечем, и медленно-медленно выражение испуга сошло с лица. Брови, выгнутые в испуге луками, опустились — всё, стрелы ушли в цель и поразили жертву навылет, губы плотно сомкнулись. Так посмотрела, сяк посмотрела, достала из мешка две вещи: женский плат и крохотную питейку. Побрызгала на плат из питейки, вложила Коряге тряпку в руку, остатки питья вылила млечу в рот. Презрительно скривилась, плюнула и исчезла в дверном створе.

Глазам хозяина, едва он вошёл с улицы в корчму, предстало жуткое зрелище: воевода князя без чувств лежит у стены, скамеечка разбита в щепы, и вот честное слово, завтра же Ратник получит щедрый дар. Чутье, это тебе не шутка, за такое богов благодари до конца дней! Как чувствовал: не нужно мешаться у этих под ногами. Странноглазый — ухарь ещё тот, видать. Это какой же статью нужно обладать, чтобы выстелить княжеского лба одним ударом? И ведь не молод, и не так чтобы могуч. Догнать и пожелать гостям счастливого пути? Ага, ищите дураков!

* * *

— Все в сборе?

В старом святилище, том, что в лесу, с десяток ворожцов сидел у костра. Все седобородые и немолодые. Последним на поляну ступил Стюжень.

— Что удумал, старый пень? — Тёмно, соловейский ворожец едва с места не вскочил, и хрустнуло при этом так, что поди пойми, дровьё трещит в огне или колени. — Которая седмица без пользы проходит! Для того клич по всем сторонам кинул? Для того собирал?

— Ох, упарился! — входя в круг, Стюжень утёр пот со лба, — жаркое нынче лето.

Снял с пояса питейку, совлёк пробку и вылил всё в рот.

— Попить — это ты здорово придумал, — Молочник откупорил свою питейку, приложился, утёр белое с усов. — Люди, видишь, кругом разные, один воду пьёт, второй молоко. Один знает что-то важное, другой — ни сном, ни духом.

— Вот и поделись тем важным, что смог узнать. Давай.

— Я? — млеч удивленно ткнул себя пальцем в грудь. — Только то и знаю, что в естество мора проникнуть не удалось, как ни пытались. Местные снадобья не помогают, а где искать — не знаю… не знаем.

— Я пробовал наговоры здоровья, — буркнул Тёмно и остервенело плюнул. — Не берёт заразу!

— Самолично заговаривал на собственной крови хворых, — крикнул Пшено, млеч, — Как об стену горох!

— Ничто не работает! — Духован, млеч из былинеев, в сердцах едва посох не сломал. — Не травяной то заговор!

— И не земляной!

— И не каменный!

— И не звериный!

— И не птичий!

— И не гадов!

— От ещё живых мертвечиной несёт! Тленом воняет! Деревни по всем краям полыхают! Со всем скарбом жгут!

Старики мрачно закивали. Жгут. Полыхают края и веси, запустение обживается там, где ещё недавно кипела жизнь, а уж как вид пепелища с проваленными крышами даже неугомонным болтунам подрезает языки, никому рассказывать нет нужды. И бродят скитальцы целыми деревнями из конца в конец, и нет им пристанища, встают на житьё там, где найдут мало-мальский пустырь, и плевать чья земля. Распахивают, не ждут, заливные луга выкашивают наголо. Особо упёртые бояре сгоняют с земли… точнее пытаются, но реки крови заливают любые вспышки гордыни и поколенной родовитости. Иной раз даже дымок больше не вьётся.

— А говорят, Сивый твой под Злобога ушёл! Его проделки! Семь лет назад заломал его Злобненький, и всё, кончился народный заступничек! Переродился!

Стюжень мрачно покосился на Молочника, тот, ухмыльнувшись, отвернулся.

— Точно со злой силой знается твой выкормыш! — не унимаясь, Тёмно вскочил с места, затряс узловатым пальцем. — Болтают, и дети его мраком потусторонним отмечены! Вот нам и напасти! На Скалистом открыли дверку на ту сторону! Оттуда зло по всей земле и расползается!