Ледоход и подснежники

Но за неделю до Нового года подморозило, и, хотя снег не выпал, зато всё вокруг покрыл иней, превратив мир в подобие серебряной гравюры, на которой Мастер не забыл посеребрить ни одну веточку на дереве, ни одну травинку на земле.

Ближе к Клину небо потемнело, и незаметно, мелкой крошкой, как из сита, посыпался снег.

А после Зеленограда, извиняясь за декабрьское бесснежье, снег повалил большими, пушистыми хлопьями, которые, кружась и взвиваясь, настойчиво стучали в окна поезда.

«Метель», – подумала Ольга Сергеевна, любуясь снегопадом.

В этот момент открылась дверь, и в вагон вошёл парень лет двадцати пяти с рюкзаком за плечами.

В руках у него были скрипка и смычок.

Он ловко поставил скрипку на левое плечо и, настраивая инструмент, провёл несколько раз по струнам.

«Скрипачей пока не было, – заметила про себя Ольга Сергеевна, вспомнив о том, что в электричке иной раз она видела настоящих, неплохих музыкантов профессионалов. – Интересно, что он сыграет?»

Тихо, затаённо, повторяясь и медленно нарастая, полилась мелодия, которую невозможно было не узнать, и которая была единственной на свете.

«Астор Пьяццолла! – Ольга Сергеевна улыбнулась. – Как же я люблю Либертанго!»

И вот он, этот волнующий, щемящий, такой томительный и такой долгий, словно бы на одной ноте, отрывок, он повторялся, музыка становилась всё громче, быстрее, яростнее, а за окном, в снежном вихре, смеясь, кувыркаясь и кружась, летели ветер и метель.

«Боже мой, аргентинское танго и метель, такого не может быть!»

Мело, мело по всей земле[8]
Во все пределы.
Свеча горела на столе,
Свеча горела.

Как летом роем мошкара

Летит на пламя,
Слетались хлопья со двора
К оконной раме.

Но здесь, сейчас, были лето и зима, зной и лёд, страсть и жестокость, свобода и плен.

На озарённый потолок
Ложились тени,
Скрещенья рук, скрещенья ног,
Судьбы скрещенья.

И падали два башмачка

Со стуком на пол.
И воск слезами с ночника
На платье капал.

В этом странном мире, в этом странном танце слились душа и тело, любовь и ненависть, желание и насилие, порок и добро, любовь и смерть на острие ножа, и только сейчас, только на миг, на танец, только на это танго мы будем вместе… любовь сгорит… метель, метель, снежная пыль… пыль.

И всё терялось в снежной мгле
Седой и белой.
Свеча горела на столе,
Свеча горела.

На свечку дуло из угла,

И жар соблазна
Вздымал, как ангел, два крыла
Крестообразно.

Скрипка то взрывалась, разбиваясь на осколки, то томилась тоскливо, щемяще, то обжигала ожиданием, давая надежду, но вот финал и последний аккорд.

Мело весь месяц в феврале,
И то и дело
Свеча горела на столе,
Свеча горела.

Ольга Сергеевна не заметила, как парень со скрипкой исчез.

– Петровско-Разумовская, – объявили по радио.

«Еле успела, – подумала Ольга Сергеевна, выбежав из вагона на перрон. – Может быть, это был сон?»

Она огляделась: на заснеженной станции под стук колёс ветер и метель танцевали танго.

Энгельберт Хампердинк – «The Last Waltz» [9]

Oh, how I love The Last Waltz Humperdinck!

No, no, I do not see a tall, bright room and a beautiful couple in the whirlwind of the waltz, not at all, but I see the Black Sea, jellyfish near the shore, a pebbly beach, seagulls at the stern of the ship… How long, how long ago it was! And I see a train coming along the coast early in the morning…

Ах, как я люблю «Последний вальс» Хампердинка!

Нет, нет, я вижу не высокий светлый зал и красивую пару в вихре вальса, совсем нет, но я вижу Чёрное море, медузы у берега, пляж с галькой, чайки за кормой корабля… Как давно, как давно это было! И я вижу поезд, идущий вдоль берега моря рано утром…

Рано утром я встала, подошла к окну поезда «Москва – Адлер» и ахнула…

Мы летели в бесконечности, ни неба, ни земли, ни звёзд, ни луны, ни солнца, ни единой точки, чтобы зацепиться взгляду – ничего, только дымка вокруг, как в невесомости. Я стояла и смотрела долго, как заворожённая.

Но постепенно вдали, как акварельные краски на картине, стали появляться сначала чуть заметно, потом всё ярче, берег моря и кусочек полотна железной дороги, и я увидела на повороте первые вагоны нашего поезда, идущего по самому краю берега, так что земли не видно совсем, а море и небо слились воедино – только небо и море.

В тот год мамина близкая подруга тётя Катя устроилась на лето администратором на базу отдыха от МИСиС – Московского института стали и сплавов, расположенную около Пицунды.