Ледокол «Ермак»

В эту зиму холода стояли довольно упорные, и, после того, что миновало время осенних штормов с сильным колебанием уровня моря, установилась довольно спокойная погода, и, вследствие этого, Финский залив в своей восточной части покрылся льдом при выгодных условиях. В минувшем году лед был набивной и более тяжелый; в этом же году «Ермак» сравнительно редко останавливался, хотя по временам шел очень тихо. С конца ноября стал выпадать снег, и в феврале месяце на льду лежал слой снега, толщиною от 1 до 2 футов. Это сильно задерживало ход ледокола.

Толщина льда по измерениям в Кронштадте была в январе месяце в Средней гавани 2 фута 6 дюймов, на Большом рейде 2 фута. В феврале и марте месяце на Большом рейде толщина льда была 2 фута 6 дюймов, а в Военной гавани 3 фута.

Финский залив в эту зиму покрылся льдом до Дагерорда еще в конце января, и это произошло так же неожиданно, как и в Кронштадте. В это время в Ревеле находился готовившийся к дальнему плаванию крейсер «Адмирал Нахимов». 26 января командир крейсера капитан 2-го ранга Всеволожский[187] решился выйти в плаванье, но лишь только он оставил рейд, как встретил сплошной лед, заградивший ему путь в море. Командир пробовал найти свободное место через другой проход, но и там оказался сплошной лед. Всякая надежда выйти в море была потеряна, как вдруг неожиданно для них на горизонте показался «Ермак» и выручил крейсер.

Вот как один из служащих на крейсере описывает это событие в «Новом времени» от 3-го февраля: «25-го января, окончив определение девиации[188] компасов и покончив расчеты с берегом, стали ждать телеграммы из Главного Морского штаба. Ночью получена была телеграмма и предписание немедленно идти в заграничное плавание.

Накануне еще дувший скверный ветер, гнавший на рейд отдельные небольшие льдины из залива, не предвещал ничего хорошего, но командир, надеясь, что залив еще не скован сплошным льдом, решил утром на рассвете во что бы то ни стало попытаться выйти в море, хотя бы и в ущерб деревянной и медной обшивкам, которые неминуемо должны были пострадать от льда.

Рано разбудили команду, и едва люди успели позавтракать, как уже вестовые бегали по офицерским каютам и будили каждый своего „барина“: – „Ваше высокоблагородие, вставайте, сейчас с якоря сниматься!“

Едва успели одеться, как засвистали боцманские дудки, загремел тревожный звонок в кают-компании и здоровые унтер-офицерские глотки дружно орали: „Пошли все наверх, с якоря сниматься“.

Все побежали по своим местам; заработал паровой шпиль, медленно со стуком выбирая тяжелый якорный канат. Вот якорь отделился от дна, дали ход обеим машинам, и красавец крейсер сперва медленно, а затем все быстрее и быстрее плавно пошел к выходу в море. Было еще темно, едва брезжил свет, но утро обещало ясный день. Ветер дул от норд-оста при 7-ми-градусном морозе.

Внизу в кают-компании собрались офицеры за утренним чаем, и хотя до 8-ми часов утра еще было время прилечь, но мысль о сне никому из них не приходила на ум. Каждый из нас еще раз мысленно и с тревогою за неизвестное будущее прощался со своими родными, дорогими и близкими, но, тем не менее, настроение у всех было оживленное, так как скорейшего ухода за границу все желали и ожидали с нетерпением.

Не прошло 5-ти минут – и общее веселье царило в кают-компании, а только один из молодых лейтенантов сидел насупившись и мрачный. Бедный, он оставлял в России свое любвеобильное, мягкое как воск сердце, растаявшее там под теплыми лучами пары голубых глаз. Конечно, его настроение немедленно было замечено товарищами, начавшими подтрунивать над ним, что понемногу рассеяло облако задумчивости на „челе его высоком“ и заставило его в конце концов также принять участие в общей радости.

Очевидно, разговор вертелся на том, встретим ли мы плавающие льдины в Финском заливе и если да, то удастся ли крейсеру пройти в море. Как везде в спорах, мнения расходились, но мысль о возможности встретить сплошной лед все гнали от себя прочь, так как такая встреча была бы равносильна приказанию вернуться обратно в Ревель.

Спор разгорался все больше и больше, когда вихрем ворвавшись молодой мичман сообщил, что крейсер встретил сплошной лед и командир приказал повернуть, чтобы идти другим фарватером по восточной стороне острова Наргена, надеясь найти там свободную воду. Все с тревогой высыпали наверх. Действительно, крейсер переменил курс и шел полным ходом, но, придя на параллель знака Вульф, снова встретил лед. Далеко до самого горизонта стояла ледяная непроходимая преграда.

У всех болезненно сжалось сердце; всякий понимал, что крейсер со своими обводами не только не в силах пробиться через это сплошное твердое ледяное поле, но что, врезавшись в него, он немедленно будет затерт льдом и лишен возможности даже вернуться назад.