Ледовое небо. К югу от линии

— Дайте свет! — скомандовал капитан.

В белом снопе прожектора вздыбленный океан показался светящимся, а может, он и вправду фосфоресцировал, потому что и широта, и сезон для этого были вполне подходящими. Крутые хребты, в которые глубоко зарывался нос, налились зеленой опалесценцией и, конвульсивно полыхнув, взметнулись вверх, обдавая меркнущей дробью. И всякий раз это было похоже на взрыв, за которым следовал гулкий удар и отвратительный скрежет сотрясаемого металла. Обрушенная на палубу волна не успевала стекать через клюзы, и нескончаемо хлеставший пенистый поток казался застывшим, словно нарост из сосулек, и тоже мерцал, но только пепельным потусторонним светом. Да и все судно, вместе с контейнерами облепила какая-то мертвенно-фосфористая слизь. Зрелище по высшему классу, если б не качка. Беляй, успевший в свои тридцать пять всякого наглядеться, такое видел впервые. Вцепившись в поручень, как завороженный приник к стеклу. Ему померещилось, что теплоход давным-давно погрузился и вертится в придонных водокрутах. Вспомнилось, как у Азорских островов эхолот нарисовал контур затонувшего корабля, наверное, с острым бушпритом и сломанными мачтами. Фрегат, на котором вполне мог ходить адмирал Нельсон, завис на глубине в семьдесят метров. Чтоб не всплыл кому-нибудь под киль, его тут же включили в навигационное предупреждение. Беляй не заметил, как рядом с ним возник матрос, и вздрогнул, когда тот заговорил:

— Боцман просил передать, что затанцевали бочки с машинным маслом и ослабли крепления шлюпки.

— Раньше надо было позаботиться, — гаркнул капитан. — Скажите боцману, чтобы никто и носа не высовывал на палубу, а то смоет к чертовой матери.

— Боцман! — объявил по трансляции Вадим Васильевич. — На палубу никому не выходить, — и он представил себе, как раскачивается и бьется о шлюпбалку пластмассовая лодка, и мысленно поставил на ней крест.

— Барометр? — спросил Дугин.

— Продолжает идти вверх, — ответил помощник.

— ЦПУ! — последовало новое распоряжение капитана. — Прибавить ход. Начинаем ворочать под ветер.

Расходясь с циклоном, суда обычно сохраняют взятое направление, пока барометр не начнет подниматься. Сейчас у Дугина были все основания взять круче к норду, потому что в условиях жесткого шторма лучше держаться на курсах против волны или близких к ним. Но поворот в штормовую погоду — маневр довольно опасный. Ворочая по волне, судно должно резко увеличить скорость, чтобы поскорее пройти положение «лагом к волне». Все зависело от того, насколько быстро сработает машина.

— Готовы, Константин Алексеевич, — прозвучал в динамике голос деда.

— Курс семьдесят восемь помалу, — сказал капитан. — Пусть буфетчица сварит кофе, — кивнул он Мирошниченко.

— Семьдесят восемь помалу, — повторил штурвальный.

Бухание волн сразу усилилось, и теплоход, принимая все больше воды, стал зарываться глубже. Веер пены взлетал чуть ли не выше контейнеров.

— Семьдесят восемь на румбе, — доложил штурвальный, не отрывая взгляда от красного лимба над головой.

На десяти узлах «Лермонтов» еще продолжал зарываться, но руля слушался хорошо и без особой рыскливости держался на курсе, несмотря на сокрушительные удары волн, от которых, казалось, полопаются сварные швы. Чтобы ослабить броски тысячетонных валов, Константин Алексеевич начал изматывающую игру в переменном режиме: стопорил машины при подходе высокой волны и давал полный ход, когда судно начинало всходить на очередной гребень. Сбитая с толку автоматика лишь жалобно выла, не успевая следить за лихорадочными бросками теплохода.

— Плачет кибернетика, — шепнул Мирошниченко и потянулся за сигаретой. — Дай-ка и мне аглицких.

— А что поделаешь? — Вадим Васильевич подвинул ему зажигалку. — Машинная логика не может понять логику моря.

— Какая к шуту у моря логика? — неожиданно возмутился третий помощник. — Это ж сплошной кошмар.

— Не скажите, — не повернув головы, подал реплику Дугин. — Как накатит восемьдесят первая, так на собственной шкуре испытаете всю прелесть морской логики.

— Девятью девять, — сказал Беляй. — Девятый вал в квадрате.

— Три звездочки в четвертой степени, — неуклюже сострил четвертый помощник и надолго умолк, сконфуженным неодобрительным молчанием.

— Если ничто не помешает и благополучно придем в Ильичевск, запишусь в альпинистскую секцию, — сказал капитан, когда понял, что самое трудное осталось позади. — Что там боцман насчет бочек говорил?

— С бочками, полагаю, обойдется, — ответил Беляй, припомнив, когда в последний раз проверял крепление. — Трос стальной, новехонький.

— Смотрите, — предупредил Дугин. — За лабрикаторное масло валютой плачено.

КОРМА

Первый помощник был разбужен деликатным прикосновением Дикуна.

— Вставайте, Иван Гордеевич, рыбку ловить.

Горелкин испуганно встрепенулся и, натыкаясь в темноте на кресла с разбросанной одеждой, кинулся к шкафу, где хранил спиннинги, катушки и богатейший набор крючков.

— Та не торопитесь, — Дикун догадался включить лампу. — Мы еще идем порядочно, минут десять как застопорились.

— А что случилось? — щурясь на свет, осведомился Горелкин.