Читаем Ледовое небо. К югу от линии полностью

Все было заготовлено еще с вечера: безотказный спиннинг норвежский, подсачник, багор и даже пропитанный бензином обломок диатомового кирпича, чтобы без всяких хлопот запалить костерок.

Погода, тоже, можно сказать, баловала, пророчила удачу. С юга задувал несильный устойчивый ветер, очистившееся небо приветливо лучилось студеной голубизной. Дымилось на солнце, как сжиженный газ в дьюаре.

Сложив вещи в свою видавшие виды дюралевую «Казанку», Мечов отомкнул замок, бережно завернутый в промасленный полиэтиленовый мешочек, и вынес из железной конурки мотор. С «Вихрем» в одной руке и запасной канистрой — в другой, косолапо затрусил по дощатому пирсу, мокрому и затоптанному сотнями таких же, как у него, резиновых сапог.

Когда мотор вдоволь прочихался и, после долгих усилий взял нужную устойчивую ноту, Андрей Петрович описал широкую дугу и, махнув рукой приятелям, которые еще возились на берегу, дал полный газ. Ощущая как днище бьется о враз отвердевшую воду, чуточку убавил скорость и прямиком нацелился на белый бакен.

С безотчетной грустью, навеянной небом и пасмурной водой, подумал о том, как мал, в сущности, заполярный город, самовластно внедрившийся в заповедные просторы, где человек всегда был лишь случайным кочевником, перегонявшим оленьи стада от гор к океану и от океана к горам.

Промелькнули мосты и провисающие над рекой фарфоровые бусы электропередачи, сваи причалов, краны, уродливые, потемневшие от снега бревенчатые стены складских помещений с глубокими, как амбразуры, незрячими оконцами. Остались позади пирамиды железных бочек, свалки ржавого металлолома, и с резкой неожиданностью первозданный неприветливый берег — близко, чуть не рукой достать — открылся.

Только трубы заводов, составлявших малую часть единого, исполинского в своем размахе горно-металлургического комбината, еще долго виднелись на горизонту, бледно-зеленом, застывшем. Неподвижной выглядела и бесконечная пряжа исходившего из них разноцветного дыма. И лиловые узкие облака в немыслимой обесцвеченной высоте, с которыми незаметно сливался этот холодеющий дым, и багровая, запекшаяся понизу пена — тоже казались лишенными малейших движений.

Как мираж, привидевшийся в пустыне, как нераскрытая тайна, изгладился город.

И сразу темнее навис берег, тоже обездвиженный и завороженный.

По течению еще изредка несло ледяные обсоски, но в сумеречной глубине донная галька проблескивала и холодная пена перемывала гранитное зерно в корешках прибрежного тальника. Отчетливое мельтешение их желтой и бледно-розовой бахромы приковывало взгляд, невольно ищущий перемен. Набегавшая рябь монотонно колыхала устлавшие дно прошлогодние ветки, потонувшие мелкие листья. Мылкая накипь, колебля щепу и лесной сор, лизала выступившие валуны, меж которыми косичками завивались струи. Но стоило поднять голову, и муаровый узор ряби сглаживался, и там, где река скупо отсверкивала, как прокатанный лист, незыблемо отражался левый лесистый берег, расчлененный на узкие зеркальные полосы. Отсюда до цели уже близехонько было.

Мечов прислушался и различил, невзирая на тарахтение мотора и переплеск, унылый протяжный звон. Не отпуская руля, привстал. Сощурив рысьи глаза, настороженно осмотрел берега и фарватер. Углядев справа по ходу бочку из-под солярки, намертво застрявшую на галечном плесе, разочарованно дернул плечом.

Срывая и унося тускло-радужную пелену, как в бубен, била в железное днище тугая струя.

Все было обыкновенно в окружавшем его скупом и бедном на сочные краски мире. Сотни раз видел он и эту необъятную панораму, в чем-то похожую на декорацию и неправдоподобную дымную пряжу, которая стыла в густой облачной синеве. Саднящие краски безначального восхода, незаметно переходящего в бесконечный закат, уже не томили его непонятной тоской, как в первые годы. Но в глубине души он знал, что будет вспоминать нее это, когда вернется, раньше ли позже, на материк. Как уже вспоминал, безотчетно тоскуя о них, где-нибудь в Ялте или Сочи.

Почему-то всегда приходило на память одно и то же: пунцовый, курящийся ржавыми протуберанцами шар у самой кромки мертвого леса и протяжные всхлипы куда-то летящих серых гусей. В такие минуты он даже отчетливо слышал, как вторила им река, играя в сотни и тысячи опустошенных бочек, как призывно аккомпанировал басовыми струнами высоковольтных линий истекающий в туман электрический ток.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Адриан Моул и оружие массового поражения
Адриан Моул и оружие массового поражения

Адриан Моул возвращается! Фаны знаменитого недотепы по всему миру ликуют – Сью Таунсенд решилась-таки написать еще одну книгу "Дневников Адриана Моула".Адриану уже 34, он вполне взрослый и солидный человек, отец двух детей и владелец пентхауса в модном районе на берегу канала. Но жизнь его по-прежнему полна невыносимых мук. Новенький пентхаус не радует, поскольку в карманах Адриана зияет огромная брешь, пробитая кредитом. За дверью квартиры подкарауливает семейство лебедей с явным намерением откусить Адриану руку. А по городу рыскает кошмарное создание по имени Маргаритка с одной-единственной целью – надеть на палец Адриана обручальное кольцо. Не радует Адриана и общественная жизнь. Его кумир Тони Блэр на пару с приятелем Бушем развязал войну в Ираке, а Адриан так хотел понежиться на ласковом ближневосточном солнышке. Адриан и в новой книге – все тот же романтик, тоскующий по лучшему, совершенному миру, а Сью Таунсенд остается самым душевным и ироничным писателем в современной английской литературе. Можно с абсолютной уверенностью говорить, что Адриан Моул – самый успешный комический герой последней четверти века, и что самое поразительное – свой пьедестал он не собирается никому уступать.

Сьюзан Таунсенд , Сью Таунсенд

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Проза прочее / Современная проза