Ледовое побоище в зеркале эпохи. Сборник научных работ, посвященный 770-летию битвы на Чудском озере

Ограниченное количество исторических источников, освещающих Ледовое побоище, равно как и частое использование его в идеолого-пропагандистских целях, породило обилие мифов, политических спекуляций, обусловило неоднозначность подходов и оценок. Интерпретация Ледового побоища в советской историографии предопределялась исключительно политическим моментом или — здесь мы воспользуемся лексическим изобретением немецкого историка Х. Бокманна, — «историзирующей идеологией» (historisierende Ideologie). В период Великой Отечественной войны, к примеру, характерную узнаваемость приобрел Ливонский орден, в котором советские историки склонны были видеть исключительно милитаристскую организацию, которая поработила народы Восточной Прибалтики и в силу своего агрессивного характера самим фактом существования представляла смертельную угрозу для русских земель[7]. Исследований в этом направлении не проводилось; их заменяла, говоря словами М.Н. Покровского, «спроецированная на прошлое современная политика»[8]. Но тогда шла тяжелая война, в которой обеими воюющими сторонами были активно задействованы средства идеологического и психологического воздействия, включая «тотальную мифологизацию всего общественного сознания» (В.И. Матузова), и потому советских историков не стоит упрекать в отсутствии профессионализма, поскольку вовсе не это, а долг патриота, желавшего в меру своих сил приблизить победу над опасным и жестоким противником, побудил их предпочесть научным разработкам во многом искусственный образ России-победительницы, одолевшей «немца» на льду Чудского озера. Положение можно было бы изменить, если б вскоре после окончания Великой Отечественной войны советские историки приступили б к серьезному научному исследованию проблематики, связанной с русско-ливонскими конфликтами XIII века, и тем самым создали противовес пропагандистским штампам, однако такого рода работа не была произведена. Этому в немалой степени помешала эскалация «холодной войны» и продолжение идеологического противостояния «социалистического» и «капиталистического» лагерей, в котором Федеративной Республике Германии (ФРГ) и Западному Берлину принадлежала одна из ключевых ролей.

Догматизация исторических представлений, априорно воспринимавшихся как вполне достоверные, не требовала от исследователей вариативных подходов к изучению соответствующих сюжетов и в то же время не препятствовала, а во многом даже содействовала проведению всевозможных политико-идеологических акций. Все это серьезным образом стопорило развитие научного исторического знания и во многом предопределило кризис российской исторической науки, воочию проявившийся в 90-х годах прошлого столетия. Историографическая судьба Ледового побоища и его главного героя как нельзя лучше отражает тенденции, в целом обозначившиеся в современной исследовательской практике. С одной стороны, устремленность историков к отказу от схематизма в реконструировании прошлого, обусловленная, в частности, исчезновением многих переживших свой век идеологических ориентиров, активизировала научный поиск и позволила обогатить наши представления об эпохе Александра Невского оригинальными смысловыми нюансами; в то же время длительное присутствие в восприятии личности князя позитивного оценочного момента породило у ряда историков желание перекодировать информацию, подвергая прежние характеристики самой жесткой и не всегда обоснованной критике. Прямые инвективы в адрес Ярославича[9] ныне сопровождаются попытками атрибутировать Ледовое побоище как рядовую пограничную стычку, волею судеб возведенную в ранг судьбоносного для России события[10]. Заметим, что новым словом в науке подобное умозрение вряд ли можно считать, поскольку зарубежные историки в своих работах, затрагивающих проблемы борьбы Ливонского ордена с Новгородом и Псковом, уже давно исходят из подобной посылки[11].