Ледовый десант

— Вы не верите, что наши остановят здесь немцев? — резко спросила Наташа.

— А ты разве веришь? Может быть, и остановят. Но не здесь. И потом, я же не против своих. Но в данном случае как нам быть?.. Киев немцы уже взяли. Наша армия не способна выстоять на этих рубежах. Что же дальше?

— Действительно, что же дальше? Не знаю. Но чувствую, что как-то надо бороться, помогать нашим.

— Гм… Бороться. Громкое слово. Бороться на нашем месте — значит выжить! Выжить, пока сюда снова вернется Красная Армия и прогонит немцев. Пойми меня, милая! И не стоит идти на восток. Нашим и так будет трудно с хлебом, чтобы прокормить всех эвакуированных. Вон их сколько!.. Твоя воля, Наташенька. Можно податься ко мне на Винничину. Можно и к тебе на берег Азовского моря. Зарегистрируем брак в каком-нибудь сельсовете. А жить будем не у тебя, а в каком-нибудь заброшенном селе. Какой там немец тронет нас.

Сказав это, Анатолий Петрович даже съежился, боясь, что Наташа станет обзывать его трусом, эгоистом, который думает только о своей шкуре. Но она молчала, и он успокоился, не желая нарушать молчание, так много значившее для него.

2

Над степным хутором зажглась вечерняя звезда. А неподалеку висел серп молодого месяца, который, казалось, хотел скосить эту звезду. С десяток хат спрятались в густых вишневых и яблоневых садах. Разместить в них всех людей, прибывших на рытье окопов, было невозможно. Поэтому многие спали на чердаках (ночи были теплые), на погребках и сеновалах.

Анатолий Петрович взял Наташу за руку.

— Милая ты моя, золотая ты моя! Послушай меня, и мы уцелеем в этой страшной круговерти. Завтра чуть свет подвода будет готова.

— Не надо, люди увидят, — выдернула она свою руку.

Возле хаты, где жила Наташа с девчатами, стояло несколько красноармейцев с винтовками. Все были возбуждены, хотя и разговаривали вполголоса.

— Я снимаю с себя командование взводом! — решительно заявил лейтенант. — Из окружения можно вырваться лишь поодиночке.

— А я тебе что говорил? — прошептал Анатолий Петрович, снова взяв Наташу за руку. — Военные и те кто куда…

— Будем пробиваться все вместе на Харьков. По своей же земле идем! Чего нам бояться тех немцев? — сказал сержант. — Кто со мной — три шага вперед! За ночь пройдем километров тридцать.

— Не корчи из себя командира, товарищ Пепинка! — сплюнул под ноги лейтенант.

— Еще в боях под Киевом я нутром почувствовал, что ты не выдержишь до конца, — в сердцах, но все так же негромко заметил сержант Пепинка.

— За такие слова против своего командира и к стенке можно! — повысил голос лейтенант.

— Я против такого командира, который может командовать взводом, лишь когда армия прочно стоит в обороне, и у которого не хватает духа командовать взводом, когда армия в беде! Угроз твоих я не боюсь! В случае чего моя десятизарядная винтовка всегда наготове и пронзит тебя и тех, кто с тобой собирается податься по домам, чтобы там, возле жены и матери, воевать с оккупантами!.. Вы нужны в армии! А если хотите партизанить, то это надо делать подальше от матери и жены, чтобы они не угодили на виселицу…

Лейтенант и его единомышленники молчали. Да и что они могли ответить?..

Наташа вдруг вспомнила своих старших братьев Гришу и Степана. Их в первые дни войны призвали в армию. Как они? Пошли бы за сержантом Пепинкой или же решили бы остаться здесь? «Ну а с кем вы?» — посмотрела она на красноармейцев, стоявших рядом с лейтенантом.

Однако те будто воды в рот набрали. Им, видно, нужно было время, чтобы осмыслить слова сержанта.

— Ну что вы, товарищи, — вмешался Анатолий Петрович. — Что вы как в гражданскую — брат на брата. Успокойтесь. Сейчас поужинаем. У нас тут кавуны есть, чего-нибудь и мясного добудем…

— А вы кто такой? — поинтересовался лейтенант.

— Я здесь со своими студентами на окопах. А другие подробности ни к чему.

— Последний раз обращаюсь к вам! Кто со мной? Времени в обрез… Пошли! — поторопил красноармейцев сержант Пепинка.

Несколько бойцов вышли на широкую, хорошо накатанную степную дорогу, потрескавшуюся от жгучего солнца. Трое колебались, переступая с ноги на ногу. Два красноармейца подошли к лейтенанту и стали рядом, давая этим понять, что они думают так же, как и он. Наконец и те, что раздумывали, колебались, направились к сержанту.

— Ты не раз говорил до войны о чести бойца и командира. Куда же эта твоя честь девалась, лейтенант?! — крикнул с издевкой Пепинка.

— Прекрати болтовню, сержант, иначе я!.. — лейтенант выхватил гранату из сумки, висевшей на ремне.

— Далеко куцему до зайца! — усмехнулся Пепинка. — Вставь сначала в гранату запал! У тебя хватит мужества, лишь когда наши придут, чтобы бить себя в грудь, что ты тоже кровь за народ проливал. Идите, вояки!.. И не говорите о борьбе. Вы о ней сразу же забудете, как только окажетесь с глазу на глаз с фашистами. Вы станете трусами, а то и предателями. Идите!..

Наташа смотрела на сержанта и думала: «Сколько твердости, уверенности у этого парня в такое страшное время!..»

Пепинка повесил винтовку на плечо, поправил на голове пилотку, проверил указательным пальцем, на месте ли звездочка.