Ледовый десант

— Мы знаем, что ты служил адъютантом у Строкача, что Строкач — чекист. До войны был заместителем наркома внутренних дел Украины, командовал пограничными войсками Украины, а теперь начальник партизанского штаба. Ну а дальше?..

— Что «дальше»?

— Нас интересует штаб. Что это за учреждения — Центральный, Белорусский, Украинский, Западный партизанские штабы? Не утаю от тебя, что немцы просто сбиты с толку этими штабами. Расскажи и будешь, как бог…

— Это я слышал еще в Орле от одного газетного шарлатана.

— Не от шарлатана, а от нашего журналиста Ковальчука. В «Заре» уже приготовлены три колонки за твоей подписью и с твоим портретом…

— Какие колонки? Какая подпись? — насторожился Русанов.

— Твои показания о работе украинского партизанского штаба и партизанском движении вообще. Там ты черным по белому пишешь: «Никакого партизанского движения нет. Просто энкавэдэ побратался с рецидивистами…»

— Вот какие сведения вам известны? — усмехнулся Русанов.

— Простота ты, капитан! Газетчиков, этих писак, не знаешь? Им важна твоя подпись и твоя фотография, а остальное таким, как Ковальчук, дописать нетрудно. Да еще кое-что подскажем и мы.

— Я нигде не подписывался! Нечего меня брать на пушку! — решительно заявил Александр.

— Произошел несчастный случай, капитан. Мы нашли твою записку в планшетке. По ней можно подделать твой почерк. И чему только учил вас Строкач? — хихикнул Сахаров. — Ходят в тылу противника с орденами, пишут приказы. Никакой конспирации… Если ты снова откажешься дать нам сведения, статья вскоре будет напечатана. Ясно?

— Вашей брехне никто не поверит!

— Поверят. Не таким скручивали головы этой, как ты говоришь, брехней. Только за один поклеп на Советскую власть тебя занесут во враги народа, ты будешь предателем Родины. А мы твою брехню разбавим еще и кое-какими фактами из партизанской жизни. Твои родные тут же попадут под надзор, с работы вон и «всеобщее презрение трудящихся». Ты что, с Луны опустился сюда на парашюте, а не из Москвы?

— И ты еще называешь себя майором? Я ненавижу тебя! — стукнул кулаком по столу Александр. — Ты слизняк! Ты гнида, которую надо раздавить!

— Я так и знал, что этим кончится наш сегодняшний разговор. Я мог бы бросить твое большевистское мясо овчаркам на завтрак. Я здесь все могу! — Сахаров вскочил, нервно заходил по комнате. — Жаль, что твоей персоной интересуется сам начальник имперского управления гестапо штандартенфюрер Мюллер. А то бы я…

Они стояли друг против друга. Оба русские и оба заклятые, непримиримые враги.

Сахаров не выдержал взгляда Русанова, махнул рукой в сторону двери:

— Вон отсюда! Боюсь, не выдержу и разряжу в твою большевистскую морду всю обойму!

Русанова отвели в камеру. Он сидел на нарах и думал об угрозе Сахарова напечатать его портрет и «признания», о приезде Мюллера.

Озабоченность Русанова сразу же заметил Павел Адольфович Колеса.

— Что-нибудь плохое случилось? — спросил он.

— Очень плохое. Злое и коварное. Хуже и быть не может, — вздохнул Александр.

— Тебя хотят расстрелять?

— Нет. Эти подонки написали грязную статью от моего имени. Угрожают, что газету с ней и моим фото забросят к партизанам и в расположение наших войск.

— Это действительно ужасно! Но ведь там знают тебя, Саша. Должны же тебе поверить?

— Должны! Там мои три брата, три сестры, мать, жена, дочурка. Ей только три года. Да, Павел Адольфович, должны. Там меня знают. Но… — Александр помолчал, провел рукой по заросшей щеке. — Сюда по какому-то делу приезжает начальник имперского управления гестапо Мюллер.

— Известно по какому. Он хочет побеседовать с кем-нибудь с глазу на глаз.

— Сахаров сказал, что меня он тоже вызовет на беседу. Что вы посоветуете?

— Вести себя так же, как до сих пор.

— А может, обозвать Мюллера дворняжкой Гитлера, как обозвал я Сахарова?

— Не надо. Ты должен держать себя как советский офицер даже перед шефом гестапо.

— Но ведь Мюллер — первый палач в Германии.

— Все равно. И перед палачами будь самим собой до конца. Достоинство — великая черта в характере человека.

— Хорошо. К Мюллеру я пойду даже чисто выбритым. Раздобудьте, пожалуйста, немного мыла у товарищей или порошка через вахтманов.

— А бритву? Или хотя бы нож? Где их найти?

Александр подошел к зарешеченному окну. Поднял руку и взял с подоконника небольшой осколок стекла.

— Вот и бритва.

Русанов лег на нары и стал задумчиво смотреть на заплесневевший потолок, на котором поблескивали капли воды.

— Павел Адольфович!

— Что, Саша?

— А может, плюнуть Мюллеру в морду и запеть «Вставай, страна огромная, вставай на смертный бой…»?

Колеса наклонился над Русановым и зашептал:

— Вчера привели сюда молоденького техника. Пустельников его фамилия. Он спустился на парашюте с подбитого самолета. Парень боится за свой комсомольский билет. А уничтожить рука не поднимается.

— Пока что вахтманы меня не обыскивают. Так что я могу взять его комсомольский билет и хранить у себя.

— Возьми, Саша, а то парня уже завтра начнут «обрабатывать».

— Возьму, если вернусь от Мюллера…

С ГЛАЗУ НА ГЛАЗ С МЮЛЛЕРОМ