Ледовый материк

— На той стороне есть какие-то машины, по крайней мере до бомбежки были. Через речушку на руках… — Капитан не успел договорить.

— Немцы! Разворачивай машины! Быстро!

— Откуда здесь немцы? — Последнее, что услышал Сырохватов от лейтенанта. После разрыва снаряда лейтенант рухнул к его ногам.

Капитан потащил Сырохватова за рукав:

— Уходим, быстро…

Они нырнули в придорожный кустарник и побежали от дороги, на которой немецкие танки с ходу расстреливали наши грузовики с боеприпасами. Бежали сколько могли, пока, обессиленные, не упали на околице горящей деревушки на берегу тихой речки, наверное той же, которую они так и не смогли перейти.

— Как же прошли немцы? Мост же сгорел?

— Эх, старлей, немцы за полчаса через такую речку понтоны ставят. Ты что, первый раз на фронте?

— Да, первый раз, — признался Сырохватов. Он очень плохо себя чувствовал. Голова кружилась, распухшее лицо непрерывно ныло, один глаз заплыл окончательно, вторым глазом он едва видел.

— Надо в госпиталь, а то разбарабанило тебе лицо — мама родная не узнает. Идем, только вот куда? Вдоль реки пойдем, все не в чистом поле.

— Я не смогу идти, не вижу ни хрена…

— Идем, я помогу. — Капитан подал Сырохватову руку, помог подняться и буквально потащил его за собой.

Сырохватов едва шел, чуть не теряя сознание. Иногда ему казалось, что он видит какой-то жуткий сон. Что все это происходит не с ним. Что на самом деле он еще едет в поезде и, проснувшись, увидит перед собой того опрятного деда, который скажет ему: «Утро доброе, сударь, как спалось?»

— Старлей, как тебя там! Ты это чего, очнись, идти надо, идти! — шептал ему на ухо капитан, прижимаясь к земле у кромки какой-то канавы.

— Сейчас, дай передохнуть, ка… — очнувшись, заговорил Сырохватов, но капитан прикрыл рукой ему рот.

— Тихо, тихо, молчи, братишка, немцы совсем рядом… Если возьмут, нам крышка сразу, я замполит, да еще и еврей, а ты особист. У них приказ, сразу к стенке нашего брата, так что тихо, тихо, может, пронесет…

«Значит, вот как вы решили со мной разделаться. На фронт, значит. Нам коммунисты с железными нервами нужны! Все это вранье. Бросили заведомо на смерть, и дело с концом. Значит, верно, все пронизано предательством, все. Но Сырохватов не из таких. Нет, вы меня плохо знаете, товарищ комиссар. Плохо. Я выживу и вас, гадов ползучих, еще переживу…» Ярость туманила мозги Сырохватова.

— Эй, ты чего, старлей, там бормочешь, тихо! Говорю же, фрицы рядом.

— Так ты комиссар, да еще и жид?

— Ты чё, старлей?! Охренел совсем! Убери пистолет! Нем…

Капитан не успел договорить. Сырохватов выпустил в него всю обойму своего ТТ.

— Хальт! Хенде хох! — услышал Сырохватов над своей головой.

Отбросив пистолет в сторону, он поднял руки:

— Сдаюсь я, сдаюсь, видели, как я этого жида пристрелил? Видели?

— Ком, ком! — толкнул его в спину автоматом немецкий солдат.

Через час в кузове немецкого грузовика Сырохватова допрашивал обер-лейтенант Функ.

— Итак, вы убили своего товарища, офицера Советской армии, наши солдаты видели этот поступок. Скажите, зачем вы это сделали?

— Во-первых, он мне не товарищ. Он жид.

— Похвально, что вы так ненавидите евреев. За что?

— Они захватили власть в России и уничтожают нас, русских.

— Это просто слова, Сырохватов. Объясните, за что именно вы ненавидите их?

— Меня предали и отправили на верную смерть. Как скотину на бойню…

— Вот как. Мы вас расстреляем как командира и коммуниста. Зачем вы сдались? Вы знали, что особистов мы в плен не берем? Это был для вас единственный шанс остаться в живых, верно?

— Да, верно. Я слышал о добровольческой армии генерала Власова.

— Вы имеете в виду Русскую освободительную армию? Но в ней ненавидят коммунистов, а вы коммунист.

— Генерал Власов тоже был коммунистом.

— О, Сырохватов, вы, я вижу, умный человек. Пишите, вот лист бумаги.

— Что писать?

— Расписку о том, что вы сдались добровольно и желаете служить в РОА.

— Я плохо вижу.

— Вы неплохо стреляли в того капитана. — Обер-лейтенант улыбнулся и продолжил: — Вам окажут медицинскую помощь, но сначала напишите то, что я сказал.

Сырохватов взял лист бумаги и стал писать. Он писал быстро, как будто боялся, что не успеет дописать — и его вдруг выведут и поставят к стенке… Он очень хотел жить, но жить он хотел для того, чтобы отомстить тем, кто его предал. Всем, начиная с начальника, отправившего его в Москву, кончая тем надзирателем, который глумился над ним в пенале изолятора на Лубянке. Сырохватов понимал, что другого выхода у него нет, и сдохнуть, на радость всем этим сволочам, что по эту, что по ту сторону фронта, ему совсем не хотелось. Он решил выжить любой ценой и отомстить.

— Сырохватов, вы знали, что вас должны были арестовать ваши товарищи из Смерша? — спросил его обер-лейтенант.

— Нет. Откуда вам это известно?

— У того капитана, которого вы пристрелили, был пакет в особый отдел армии. Вот он. Хотите почитать, что тут написано?

— Хочу, но не смогу, все плывет в глазах.