Ледовый рейс

— Что-о? — взвился Юрий. «Ах он, толстобрюхий адмирал Котомкин!» — Чтобы я команду бросил! Иди… Своих оставляй, раз такой прыткий.

— Давай, давай, Саня! Повыше держи, к дереву… Налил глаза да и распоряжается! Не слышал еще, чтобы старший каравана так права качал.

Ткнулся Саня в берег — неудачно. А СТ-100 уже под самой кормой.

— Последний раз говорю, отходи!

А Юрий ушел в рубку и на «сотку» не глядит.

— Погоди… Сейчас мы с тобой потолкуем!

Зачалились, наконец, за дерево. Вздохнул Саня. Что-то сейчас будет. Достанется Юрию. Зря он с этим Мешковым связывается. Что гусей травить…

«Сотка» тоже подошла, подали с нее носовую чалку, завернули на кнехт. Стоит на ее мостике грузный человек в плаще с форменными пуговицами. Фуражка накосо сползла, глаза водянистые. Уши кровью набрякли. Одной рукой крепко держится за ограждение, другой намахивает жестяным рупором.

— Капитан! Пройдите ко мне…

У Юрия руки длинные, сильные. Бросил их на леер, одним махом перекинул тело и зашагал по чужой палубе. Невысокий, собранный, в простой клетчатой рубахе, в распахнутом пиджачке.

Мешков тоже спустился с мостика и прямо при всех, кто был из команды вокруг, на Юрия:

— Самовольничаете! Так вас разэтак! Вас ждут. А вы так показываете свою сознательность! Акт составим на самовольную остановку.

— Вы… Вы мне про сознательность не поминайте. И акт не стану подписывать. Вы в таком состоянии, что…

— Забываетесь, капитан! Пройдемте в каюту.

Когда Юрий вернулся, ребята уже пришли из магазина.

— Ну что? — кинулся к нему Виктор.

— А, ну его! — махнул рукой Юрий. Он еще не успокоился, по шее красные пятна. — Акт ему подпиши! Психанул я. Думаю, гореть так гореть. И попер на него. Если, говорю, на меня — акт, то и на вас. За пьянку во время рейса. Вначале хорохорился. А ты, дескать, докажи, что я пьян. Но потихоньку отработал назад.

Из поселка уходили с испорченным настроением.

Солнце село, туман пополз над ивняками, звезды заискрились в небе. А они все шли и шли. Не сговариваясь, упрямо двигались вверх. Прошли деревню Зюлево, где встали на ночевку несколько самоходок во главе с «соткой», но не остановились. На ощупь, постоянно промеряя дно наметкой, приткнулись к берегу чуть повыше деревни со странным и гостеприимным названием — Забегаево.

Там, где остались суда, взвилась в небо зеленая ракета и, угасая, покатилась вниз.

— Адмирал иллюминацию устраивает, — объяснил Виктор. — Как выпьет или праздник какой — давай пулять.

Саня только что вернулся с берега — крепил чалку и теперь стоял вместе со всеми на палубе, слушал Виктора.

— Было раз дело. Лично я тогда отчудил. На стоянке как-то баловался он ракетами. Я к нему: дай стрельну разок, не приходилось никогда. Покуражился, покрутил ракетницу, потом отдал. Поднял я руку. Щелк. Щелк. Нет выстрела. Смотрю на Мешкова. А тот хохочет, захлебывается: «Да она не заряжена. У меня и ракет-то ни одной больше нет».

Виктор нахмурился, махнул рукой, будто ракетницу швырнул в воду.

— Обиделся я. Пошел в машинное отделение, выключил осветительный движок и к себе. Приходит он вскоре: «Запусти движок, почитать хочу». — «Добро, — говорю, — будет сделано». Заело меня еще больше: ночь глухая, а ему свет подай. Взял я большую стеариновую свечу и к нему в каюту: «На, Федорович! Жми из нее двести двадцать вольт. Авось получится…»

Посмеялись ребята — вроде светлей стало на душе. Отправились отдыхать.

Только поспать почти не пришлось. Чуть стало развидняться, завели двигатель.

«Сотка» догнала их, когда солнце было уже высоко, вровень с вершинами деревьев. На ее ходовом мостике, во вчерашней позе, опираясь на руку, стоял краснолицый человек в форменном плаще. Он махал совершенно ненужным ему рупором и ревел хриплым голосом:

— Молодцы, ребята!

Встреча в Усть-Черной

Было от чего растеряться. По всему берегу — народ. В глазах рябит от высокого солнца, от цветастых платьев, косынок, рубах, от радостных взглядов. Вся Усть-Черная прихлынула к реке встречать гостей.

Саня едва разыскал среди бурлящего человеческого половодья вкопанный в землю столбик и набросил на него петлю причального троса. Он кинулся было обратно, чтобы принять с борта трап, но его окружили женщины. До чего ж разговорчивые они сегодня: не то из-за праздника, не то из-за причаливших к берегу новых людей.

— Что привезли?

— Сердешные, им и праздновать-то некогда…

— Овсянка, крупа овсяная есть?

— Неужели и эти без овсянки…

— Да зачем вам овсянка? — удивился Саня. — Подумаешь, какая невидаль!

— Это в городе она ни к чему. А у нас… Вот сомлеешь на жаре, пить захочешь — заходи. Угостим…

Смеются женщины: не бывал, видно, парень в здешних местах. И продолжают судачить дальше — весело и озорно, распаленные маем.

Не успела самоходка по-настоящему стать к песчаному берегу со старинными дощатыми складами, как палубу заполнили ребятишки. Они стучали каблуками, шлепали сандалиями по нагретому металлу и тоже спрашивали, спрашивали:

— Вы откуда?

— Из Перми.

— Долго плыли?

— Семь дней.

— О-о-о!