Ледышка, или Снежная Королева для рокера

А Генриетта Сергеевна, меж тем, вышла на расчётную мощность, грозя снести всё на своём пути:

- Я нашла у неё в комнате визитку вашего клуба! И на ней был написан номер владельца, личный номер, я проверяла!

- Не был, не замечен, не привлекался, - тут же открестился Михаил, с надеждой посмотрев на бутылку виски рядом со мной.

Все дружно посмотрели на его товарища, от чего Харлей аж воздухом поперхнулся и обиженно протянул:

- Не, а я что – рыжий, что ли самый?!

По-моему, Верещагин с кактусом окончательно сроднился, когда неприлично хрюкнув, выдал:

- Вот тебе сейчас правду сказать или тактично промолчать? Потому как Чудища тут нет…

При этом он старался слишком уж громко не ржать. И получалось у него это откровенно плохо. Впрочем, я где-то в глубине души подозревала, что в комнате охраны, у мониторов, собралась небольшая такая толпа сотрудников, запасшихся попкорном и теперь наслаждающихся зрелищем. И мне даже не в чем было их упрекнуть, если честно.

Когда ещё такое увидишь-то?

- Да я её в первый раз вижу! – тут же начал отнекиваться Харлей, для верности ещё и перекрестился, ляпнув. – Вот те крест!

- Я нашла у неё на постели рыжий волос! – а мадам позиция сдавать не желала. Никак. Продолжая с упорством, достойным лучшего применения стоять на своём.

- А может, светлый? – полюбопытствовала, откровенно игнорируя возмущённые взгляды начальства.

Я тоже человек живой. Я тоже хочу иногда поразвлечься. Тем более, что меня очень сильно волновал этот вопрос и жуть как хотелось узнать, кто же будущий отец ребёнка?

- Нет, рыжий! – Генриетта Сергеевна вновь топнула ногой. Кактус на столе привычно подпрыгнул, но не упал, вовремя пойманный хозяйской рукой Харлея.

- А вы подумайте хорошо, Генриетта Сергеевна. Может быть всё-таки светлый? – Алёхин недовольно сощурился, а я меж тем продолжала делать предположения. – Или тёмный?

Тут почему-то напрягся Олег, кидая на меня предупреждающие взгляды и, от волнения что ли, начав ощипывать бедный, любимый мой кактус.

- Верещагин, - я прищурилась, нежно улыбнувшись. – Руки от драгоценного убрал. Или я тебя самого ощипывать буду.

К сожалению, для Олежки, Генриетта Сергеевна моё доброе слово услышала и даже повернулась, пытаясь понять, к кому это я обращаюсь. Увидев Верещагина, оценив намётанным взглядом его укомплектованность в плане внешности и платёжеспособности, мадам соизволила задуматься.

И выдать новую версию событий:

- Все трое! И рыжий, и тёмный и светлый! Жулики! Прохвосты! Я вас заставлю дитя обеспечивать!

- Ик! – Олежек от неожиданности даже не нашёл что сказать, поперхнувшись воздухом.

- Водички? – невозмутимо предложила, иронично вскинув бровь.

- Водки, - так же невозмутимо откликнулся брюнет и замолчал, решив, что так оно безопаснее будет.

- Итак, круг потенциальных отцов не только не сузился, но ещё и расширился внезапно, - я заинтересованно поглядывала за сменой выражения на лице бедной будущей мамы. То ужас, то отчаянье, то снова ужас, то страдание…

И мне это очень не нравилось, но пока надо разобраться с её матерью. А потом уже выяснить причины для таких резких эмоциональных скачков.

- Они совратили мою кровиночку! – взвыла пароходной сиреной мадам, сотрясая всё вокруг.

- Да на кой ляд она нам сдалась?! – вспылил Харлей, со всей не малой силушки своей, ударив кулаком по столу. Монитор подпрыгнул от неожиданности, но устоял. Я наградила начальство суровым, недовольным взглядом.

Начальство имело совесть смутиться. Правда, ненадолго. Секунд так на тридцать. После чего оно вновь рявкнуло:

- Знать не знаю, кто вашей драгоценной кровиночке ребёнка заделал, и знать не желаю. А за клевету, мадам, можно не только по роже получить!

- Вообще-то, она вроде как дама…

- Вообще-то мне это щас до одного места, отмороженная наша. Что это за цирк и какого зверя мы в нём участвуем?! – это уже Михаил Александрович подключился, сверля меня недружелюбным взглядом. И я, честно говоря, не представляю, до чего бы мы договорились, если бы не одно «но».

Вечер, мать его, перестал быть томным! Особенно, когда во внезапно наступившей тишине раздалось хриплое, полное муки и невыразимого страха:

- Рожаю…

Повисшее изумлённое молчание нарушило всего одно слово, в исполнении Верещагина. Оно самым лучшим образом отражало суть происходящего, и было это слово:

- Пи*дец!

И оно же как нельзя точно характеризовало наше общее состояние полного охренения, которому, как ни странно, поддалась даже я. Только вот в себя пришла гораздо быстрее, подорвавшись с места и набегу раздавая команды:

- Харлей, Алёхин – девушку под руки и на диван! Верещагин! Перестань обгладывать мой любимый кактус и вызывай скорую, быстро! Генриетта Сергеевна, прекращаем изображать неприкрытое удивление, и займитесь дочерью! Хотя бы сейчас! И чего уставились на меня, как на восьмое чудо света?! Живо!