Легальная дурь

Парфенов задумчиво уставился в окно, вертя в руках дорогой телефон мэрской дочери. Потом вернулся в комнату, где хозяйка этого телефона сидела в наручниках, злая на весь свет. Вообще в комнате царила атмосфера напряженного ожидания, как в коридоре больницы возле двери, за которой проходит важная операция. При появлении Парфенова все головы повернулись в его сторону. Капитан обратил внимание на то, какой усталый вид у Дронова. Участие в «операции» давалось ему нелегко. Неважно выглядел Тарантино, но уже совсем по другой причине. Парфенов сознавал, что поступает не по-христиански, но страдания ненавистного соседа приносили ему глубокое удовлетворение. Лучше всех смотрелась Дудникова, она все время порывалась сделать что-нибудь полезное. Ей хотелось снять наручники с хозяйки, перевязать раненого, позвонить мэру, принести всем попить и прочее. Она уже допекла Дронова, и он пожаловался Парфенову.

– Уважаемая и не очень публика! – веско сказал капитан. – Мы с вами вступили в решающую фазу происходящего действа. Сейчас всем нам будет очень жарко. Прошу не дергаться и выполнять приказы. Тогда все останутся живы и даже в определенной степени здоровы. Тех, кто будет поднимать волну, буду угомонять лично, не стесняясь в средствах. Вас, Дудникова, это тоже касается! Дронов, выйдем-ка на минутку!

Они вышли в коридор, оставив дверь открытой, чтобы наблюдать за тем, что происходит в комнате, и Парфенов вполголоса распорядился:

– Давай, вызывай, кого договаривались!

– А что, мэра укалякать не вышло? – хмуро спросил Михаил.

– Вышло – не вышло, шум все равно подымем! – заявил Парфенов. – В одиночку такого прохиндея не переиграть. Я, во всяком случае, таких иллюзий не питаю. Пусть хлебнет лиха сполна. Звони и сам сматывайся. Я не хочу, чтобы ты принимал участие в моей авантюре. Хватит с тебя. И в случае чего – вали все на меня. А ты, мол, в душе всегда был против, просто субординацию нарушать не хотел. Они это любят – субординацию…

– Ладно, – просто сказал Дронов. – Удачи.

Он повернулся и, набирая на ходу номер телефона, пошел прочь.

21

Дронов никуда не собирался уезжать. В его понимании такой поступок был бы большой глупостью, потому что противоречил даже народной пословице: «Взялся за гуж, не говори, что не дюж». Мотивы, которыми руководствовался Парфенов, отправляя его подальше, понятны, но тоже продиктованы, скорее, не логикой, а эмоциями. Спорить с ним Дронов не стал по одной причине – он понимал, что уходит драгоценное время и нужно заняться другими неотложными делами.

Спустившись на первый этаж, он в тишине и одиночестве позвонил полковнику Рагулину и сообщил, что факт передачи наркотиков состоялся, улики налицо, торговец и покупатель тоже, и единственные, кого недостает, – это сотрудников службы по борьбе с незаконным оборотом наркотиков. Рагулин на иронию в словах Дронова не отреагировал и сухо ответил, что группа выезжает немедленно.

– Только никаких лишних телодвижений! – предупредил он Михаила. – Мы все сделаем, как надо. Ваше дело – зафиксировать то, что произошло, и не допустить до нашего приезда вмешательства кого бы ни было в сложившуюся ситуацию.

– Так зафиксируем, – не стал спорить Дронов. – Тем и занимаемся. Только уж вы побыстрее, а то, сами понимаете, территория здесь спорная…

Рагулин ничего больше говорить не стал – отключил связь, и Михаил сразу же позвонил Валежникову. Журналист, в отличие от Рагулина, был переполнен эмоциями.

– Лечу! Только ничего там не трогайте! До моего приезда сохраняйте статус-кво, умоляю! Все окупится сторицей, увидите! У меня для вас сюрприз. Только дайте мне немного времени!

Дронову трудно было вообразить, какой еще сюрприз может преподнести ему жизнь, но энтузиазм, звучащий в голосе Валежникова, вселил в него надежду. Он устроился возле окна, из которого хорошо был виден двор, и стал ждать. Наверху было тихо, что представлялось странным, учитывая непростой характер собравшихся там людей. Но, видимо, Парфенов сумел найти аргументы, с которыми были вынуждены согласиться все.