Легат Пелагий

— Ну, это проще простого! — воскликнул Кот. — Кардинал Савелли, ставший в 1216 году папой Гонорием, был одним из самых ревностных защитников дела Церкви. Еще будучи епископом, он все свои силы вложил в образование своего воспитанника, будущего императора Фридриха II. Благодаря ему, Фридрих стал одним из образованнейших людей своего времени. Увы! Вероломный император вскоре возненавидел своего учителя. Когда, открыто издеваясь над Святым Престолом, император отложил свое отплытие в Египет и обрек тем самым на поражение армию Легата Пелагия, Папа отлучил его от церкви и призвал итальянские города закрыть свои ворота перед этим чудовищем. Нисколько не смутясь, император отправился в Святую землю и провозгласил себя Иерусалимским королем. Вернувшись, он захватил Рим и силой оружия заставил Папу снять свое отлучение. Тогда силы покинули старого борца за веру, и он скончался в печали. Представьте себе убеленного сединами, но снедаемого страстями властного и гордого князя церкви, сочетавшего итальянский темперамент с силой воли, достойной древних римлян, и это будет папа Гонорий.

Бабушка дослушала пылкое выступление Кота и робко сказала:

— Ну что ж, я попробую, только вы спрячьтесь в рубке и не высовайте носа на палубу, пока не выяснится обстановка.

Кот и Робин сделали вид, что прячутся в рубке, но стоило Бабушке поднести Рожок к губам, как они тихонько прокрались на капитанский мостик и начали наблюдать. Повертев Рожок и так и сяк, Бабушка осторожно дунула в него, и Рожок вдруг почти без ее помощи заиграл средневековую песенку:

Поспорили как-то пастух и аббат,
Кто в рай попадет после смерти, кто в ад?
Гуляя меж зарослей дрока,
Аббат говорил: «Ты погряз во грехе,
Ни разу не видел в одном пастухе
Я столько постыдных пороков».

«Страшнее всех прочих грехов твоих — лень,

Поскольку ты спишь под березой весь день,
А волки пасут твое стадо.
Обжорству и пьянству предаться ты рад
И песни горланишь не в склад и не в лад
Под самой церковной оградой.»

Пастух отвечал ему: «Пастырь святой,

Пойми, что пастух, даже самый простой, —
Для рая жилец подходящий.
Нет дело чертям до худых моих стад.
Но если на суд попадется аббат,
С него будет спрос настоящий!

Спаситель, узнав, что я просто пастух,

Прикажет, когда испущу я свой дух,
Чтоб черт меня выдрал за уши.
Но твой приговор будет трижды суров,
Поскольку пасу я всего лишь коров,
А ты отвечаешь за души!»

Пока Рожок играл, панорама Рима стремительно менялась. Огромный собор Святого Петра исчез. Так же не стало видно высившегося, подобно бисквитному торту, рядом с Капитолием монумента Виктору Эммануилу I. Растворился в воздухе построенный Муссолини район «ЭУР», и не стало многочисленных фонтанов работы Бернини. Город втянул в себя окраины, выступавшие за городскую стену. Наконец, преобразования завершились, стал слышен звон колоколов Латеранского собора, крики погонщиков на Аппиевой дороге и шум рынка в Трастевере.

Робин и Кот с замиранием сердца вглядывались в улицы и переулки средневекового города, угадывая в них привычные очертания.

— Вот пьяцца Навона! — показывал Кот.

— А там Пантеон! — воскликнул Робин, — а вот Капитолийских дворцов нет: они были построены Микеланджело гораздо позже. Зато пирамида все стоит!

Наконец, Кот перевел взгляд на замок Святого Ангела, над которым теперь реял папский флаг с двумя скрещенными ключами от рая. На обширной смотровой площадке стояло несколько стражников в кирасах. Они равнодушно смотрели на город, шумевший по ту сторону Тибра.

С большой осторожностью Робин повел корабль на снижение. Он не знал, могут ли стражники видеть «Манну», или чары Рожка в этот раз дали его обладателям возможность наблюдать за призрачным миром прошлого, оставаясь незамеченными. Наконец, «Манна» подлетела столь близко к замку, что папские гвардейцы просто обязаны были бы увидеть ее, если б могли. Поскольку они не обнаруживали никаких признаков беспокойства, Робин решил, что все в порядке, и пассажиры «Манны» могут пока не опасаться арбалетных стрел.

— Спустим трап? — спросил он у Кота.

— Конечно! — согласился храбрый Саладин.