Легавые. Ружье. Загадка Глухого

Детектив Боб О’Брайен был буквой «А». Он следовал за Ла Бреской, не выпуская его из вида, в то время как детектив Энди Паркер (В) шел за О’Брайеном, не иыпуская из вида уже его. Детектив Карл Калек (С) шел параллельно Ла Бреске по другой стороне улицы. Это означало, что, если Ла Бреска вдруг зайдет в кафе или свернет в боковую улицу, Калек сразу же поменяется ролями с О’Брайеном, заняв позицию А. О’Брайен же, оказавшись вне игры, перейдет на другую сторону улицы, превратившись в С. Этот метод позволял детективам по собственному усмотрению менятыгя местами, а последовательность могла быть не только АВС, но и ВСА, СВА и С АВ, что давало возможность преследовать объект дол- юе время.

Теперь Ла Бреска был под колпаком. Даже в самых людных местах можно было не опасаться потерять его а толпе. Калек в любой момент мог пересечь улицу и идти шагах в пятнадцати впереди Ла Брески. Тогда схема выглядела бы так: С, Ла Бреска, А, В. Детективы действовали четко, несмотря на холод и на то, что Ла Бреска оказался любителем пеших прогулок. Коротая время перед свиданием с Калуччи, он устроил им неплохую экскурсию по городу.

Наконец Ла Бреска и его приятель вошли в варьете и уселись в десятом ряду. Представление было в полном рвзгаре. Двое комиков в широких штанах горячо обсуживай дорожное происшествие, главным действующим лицом которого была блондинка за рулем.

— Говоришь, она врезалась в твою выхлопную трубу? — спросил первый комик.

Фарами, — уточнил второй.

— Угодила фарами в твою выхлопную трубу? — переспросил первый комик.

— Чуть трубу не оторвала, — пожаловался второй.

Калек, сидевший через проход от Ла Брески и Калуччи, внезапно вспомнил маляров и в который раз пожалел, что они закончили работу. О’Брайен устроился позади Ла Брески и Калуччи. Энди Паркер занял место чуть левее Калуччи в том же ряду.

— Как добрался? — шепотом спросил Калуччи у Ла Брески.

— Нормально, — шепнул Ла Бреска.

— Что Дом?

— Хочет войти в долю.

— Я так понял, что ему нужна сотня-другая.

— Это на прошлой неделе.

— А сейчас?

— Требует треть.

— Пусть идет в задницу!

— Ты что! Он же в курсе.

— Как он пронюхал?

— Пес его знает.

В оркестровой яме взвыла труба. Над сценой вспыхнули фиолетовые прожекторы, на занавесе появилось яркое пятно. Труба уступила место кларнету, которого поддержал саксофон, вызывая у одних зрителей сладкие воспоминания, у других эротические грезы, а у третьих и то и другое. Из-за занавеса показалась рука в перчатке. «А теперь, — прозвучал голос, многократно усиленный динамиками, — свое несравненное искусство продемонстрирует нам очаровательная юная леди из Франции. Мы рады представить вам мисс… Фриду… Панцер!»

Из-за занавеса показалась ногЬ.

Обутая в черную лакированную туфлю на высоком каблуке, она, казалось, плыла в воздухе. Затем нога согнулась, и носок туфли указал в пол. Нога стала видна чуть больше, черный нейлоновый чулок сверкал в свете прожекторов. Показалась черная подвязка и часть белой ляжки. Фетишисты в зале пришли в восторг. Детективы, которые не были фетишистами, тоже остались довольны. На эстраде показалась Фрида Панцер, освещенная фиолетовыми огнями. Она была в длинном лиловом платье с разрезами до талии, в которых виднелись длинные ноги в черных чулках с черными подвязками.

— Ножки первый сорт! — сказал Калуччи Ла Бреске.

— М-да! — пробормотал тот.

Сидевший за ними О’Брайен тоже глянул на ножки Фриды Панцер. Они действительно были в полном порядке.

— Очень не хочется никого принимать в долю, — прошептал Калуччи. .

— Мне тоже, — согласился Ла Бреска. — Но что делать? Если мы дадим ему от ворот поворот, он помчится в полицию.

— Он так сказал?

— Намекнул.

— Сволочь!

— Что ты думаешь делать? — спросил Ла Бреска..

— Может, замочить гада? — предложил Калуччи. Фрида Панцер начала раздеваться.

Оркестр в яме выдавал нечто сногсшибательное. Большой барабан глухим уханьем приветствовал падение на подмостки очередного предмета туалета. Казалось, сцену усыпали лепестки гигантских астр. Девица вращала задом — подавала голос труба, она гладила себя по бедрам — завывал саксофон, а пианист играл галоп в такт г г порханью по сцене.

— С сиськами у нее порядок! — шептал Калуччи, и Ла Бреска шепотом выразил полное согласие.

Затем они замолчали.

Музыкальное крещендо достигло апогея. Барабанная дробь напоминала пулеметную стрельбу, труба визжала, штурмуя верхнее «до» и пытаясь продраться еще выше, беспокойно урчал саксофон, неистово наяривал пианист, гремели тарелки, труба еще раз взвизгнула и снова не одолела очередного пика. Сцена превратилась в водоворот Пуков и огней, девушка совершала ритуал, передавая и зал шифровки, даным-давно разгаданные любителями < грады — обещание греха и экстаза. В зале пахло потом и страстью. Иди и возьми, иди и возьми, детка! Давай, и1вай, давай, давай!

Сцена погрузилась во мрак.

В наступившей темноте Калуччи прошептал:

— Твое мнение?

На сцене опять появился комик в обществе маленькой, охальной и очень грудастой блондиночки. Они разыграли ' кетч в приемной врача.

— Мне не хотелось бы никого убивать, — шепнул Ла бреска.

— Что поделаешь. Так надо.