– Испытание! Мы только и слышим о том, что настоящее испытание еще впереди. Сколько же их, этих проклятых испытаний? – бушевал Эликас. Рек поднял руку, унимая его, – молодой воин прервал Сербитара.
– Успокойся! Дай ему договорить. У нас всего несколько мгновений перед приходом городских старшин.
Эликас гневно сверкнул глазами, но умолк, ибо Хогун, на которого он взглянул в поисках поддержки, едва заметно покачал головой. Друсс потер глаза и принял от Оррина кубок вина.
– Я сожалею, – мягко сказал Сербитар. – Я знаю, как раздражают подобные заявления. Уже восемь дней, как мы сдерживаем надиров, а я все толкую о предстоящих испытаниях. Но Ульрик, надо признаться, хороший стратег. Посмотрите, с кем мы воюем, – с двадцатью тысячами кочевников. Всю эту неделю они истекали кровью на нашем рубеже, но это отнюдь не цвет его войска. Мы старались получше обучить наших новобранцев – то же делает и он. Он не торопится – все эти дни он намеренно избавляется от слабых, зная, что ему предстоит еще много боев, когда – и если – он возьмет Дрос. Мы сражались хорошо – просто замечательно, но дорого заплатили за это. Четырнадцать сотен человек погибли и еще четыреста выбыли из строя… Так вот – завтра Ульрик пустит в дело ветеранов.
– А откуда тебе это так достоверно известно? – рявкнул Эликас.
– Довольно, парень! – загремел Друсс. – До сих пор он всегда бывал прав – этого достаточно. Когда он ошибется, тогда и получишь слово.
– Что ты предлагаешь, Сербитар? – спросил Рек.
– Отдать им стену.
– Что? – вскричала Вирэ. – После стольких сражений и смертей? Это безумие.
– Нет, госпожа моя, – сказал Лучник, впервые взяв слово. Все посмотрели на молодого атамана, сменившего свой всегдашний зеленый камзол на великолепный кафтан оленьей кожи с фигурной бахромой. На спине был бисером вышит орел. Длинные светлые волосы охватывала лента из той же кожи, на боку висел серебряный кинжал с рукояткой из черного дерева, выточенной в виде сокола, – распростертые крылья служили эфесом. Лучник встал. – Это разумное решение. Мы знали, что будем отступать. Эльдибар – самая длинная из стен, и потому ее труднее всего удержать. Нас едва хватает на нее. На Музифе нам понадобится меньше человек – стало быть, и потери уменьшатся. И между стенами лежит убойная полоса. Мои лучники устроят ветеранам Ульрика недурную бойню, прежде чем те нанесут удар.
– Есть здесь и другая сторона, – сказал Рек, – не менее важная. Рано или поздно нас оттеснят со стены, и наши потери, несмотря на все огненные канавы, будут огромны. Если же мы отступим ночью, то спасем немало жизней.
– Не будем также забывать о настроении войск, – добавил Хогун. – Потеря первой стены дурно скажется на Дросе. Но если мы представим это как заранее обдуманное отступление, то обратим ситуацию себе на пользу.
– А вы что скажете, Оррин? – спросил Рек.
– В нашем распоряжении около пяти часов. Давайте начнем.
– А ты? – напоследок обратился Рек к Друссу.
– Дело хорошее, – пожал тот плечами.
– Значит, решено, – сказал Рек. – Я оставляю вас – начинайте отступление. Я должен встретиться с городским советом.
Всю ночь продолжалось тихое отступление. Раненых переносили на носилках, лекарские снадобья везли на тачках, пожитки торопливо укладывались в котомки. Самых тяжелых давно уже переправили в госпиталь Музифа, а Эльдибарскими казармами почти не пользовались с начала осады.
При первом проблеске рассвета последний солдат прошел в калитку Музифа и поднялся по длинной винтовой лестнице на стену. Ко входу стали катить камни и таскать щебенку. Люди работали в поте лица, а небо между тем становилось все светлее. Наконец камень засыпали известью, плотно утрамбовав ее в провалах, и залили сверху водой.
– День пройдет, – сказал Марик-Строитель, – и эта кладка станет незыблемой.
– Ничего незыблемого в природе нет, – ответил его товарищ. – Но им понадобятся недели, чтобы проломить ее, – ну а тогда будем держать оборону у лестниц.