Легенда

— Не высказывай своих страхов вслух. Настанет весна, и мы уйдем потихоньку. А до тех пор сохраняй спокойствие и выполняй все его приказания.

Он улыбнулся и поцеловал ее волосы.

— Ты права. Поспи немного. — Она прикорнула около него, и он укрыл ее одеялом.

— Я тебя не стою, — сказал он, когда она закрыла глаза.

Когда же он совершил ошибку? Во дни их огненной молодости жестокость Рейнарда казалась чем-то в порядке вещей — чем-то способным сотворить легенду. Так по крайней мере говорил Рейнард. Он говорил, что они будут шипом в боку Абалаина, пока не добьются справедливости. Так прошло десять лет. Десять проклятых кровавых лет.

Да было ли их дело правым хоть когда-то?

Груссин надеялся, что да.

— Ну, идешь ты? — спросил Рейнард с порога. — Они в старой хижине.

Переход был долгим, и холод стоял жестокий, но Рейнард почти не чувствовал этого. Гнев согревал его, а близость мщения придавала мускулам упругость.

Перед глазами у него стояли сладостные картины истязаний, и вопли музыкой звучали в ушах. Он возьмет женщину первым и будет резать ее раскаленным ножом. Чресла его возбужденно напряглись.

А Рек... Ну и рожу он скорчит, увидев, что они пришли!

Ужас застынет у него в глазах! Ужас, от которого цепенеет разум и кишки опорожняются сами собой!

Однако Рейнард ошибся.

Рек вышел из хижины, взбешенный и дрожащий. Он не мог вынести презрения на лице Вирэ. Только гнев помог бы ему позабыть об этом, да и то вряд ли. Но не может же он перемениться, верно? Одни рождаются героями, другие трусами. Какое право она имеет судить его?

— Регнак, дорогой! Правда это, что у тебя там женщина?

Рек оглядел собравшихся разбойников. Больше двадцати человек выстроилось полукругом позади высокого плечистого атамана. Рядом с Рейнардом стоял могучий Груссин, сжимая в руках обоюдоострый топор.

— Доброе утро, Рейн, — сказал Рек. — Что привело тебя сюда?

— Да вот прослышал, что у тебя завелась подружка, и подумал, что старина Рек не откажется поделиться с нами. Я приглашаю вас ко мне в лагерь. Где она?

— Рейн, она не про тебя. Хочешь выкуп? Караван идет...

— Провались он, твой караван! Тащи сюда бабу.

— Специи, драгоценные камни, меха. Большой караван.

— Расскажешь по дороге. Мое терпение на исходе. Тащи ее сюда!

Рек, вспыхнув от гнева, выхватил из ножен меч.

— Идите и возьмите ее сами, подонки!

Вирэ встала рядом с ним со шпагой в руке, разбойники тоже обнажили оружие и приблизились.

— Стойте! — вскинул руку Рейнард и вышел вперед, растянув губы в улыбке. — Послушай меня, Рек. Это бессмысленно. Против тебя мы ничего не имеем. Ты был нам другом.

Ну что тебе в этой женщине? Она убила моего брата — для меня это дело чести, сам понимаешь. Положи свой меч — и можешь ехать. Но она нужна мне живой. — «И ты тоже», — подумал Рейнард.

— Если она тебе нужна — бери ее. И меня заодно. Смелее, Рейн. Не забыл еще, для чего служит меч? Или ты, по своему обычаю, отойдешь за деревья и предоставишь другим умирать за тебя? Ну так уползай, гад! — Рек ринулся вперед, и Рейнард поспешно отступил, наткнувшись на Груссина.

— Убейте его — но не женщину! — приказал атаман. — Женщину взять живой.

Груссин выступил вперед, взмахнул топором. Вирэ снова подошла к Реку и встала рядом. Груссин остановился в десяти шагах от них и встретился с бесстрашным взглядом Река. И женщина... Молодая, храбрая — не красотка, но славная девочка.

— Ну, чего ждешь, остолоп! — взревел Рейнард. — Бери ее!

Груссин повернулся и зашагал обратно. Все вокруг стало каким-то странным и зыбким. Он вспомнил себя молодым, откладывающим деньги на собственный клочок земли; плуг у него был еще отцовский, и соседи охотно помогли бы ему выстроить домик близ вязовой рощи. Что сделал он со своей жизнью?

— Предатель! — вскричал Рейнард, выхватывая меч.

Груссин с легкостью отразил его удар.

— Брось это, Рейн. Пошли домой.

— Убейте его! — приказал Рейнард. Разбойники переглянулись. Одни нерешительно сунулись вперед, другие остались на месте. — Ублюдок! Подлый изменник! — завопил Рейнард, снова вскинув меч.

Груссин набрал в грудь воздуха, перехватил топор обеими руками и разнес меч на куски. Лезвие топора, отскочив от разбитого эфеса, врезалось атаману в бок. Тот упал на колени, скрючившись пополам. Груссин еще раз взмахнул топором, и отрубленная голова Рейнарда покатилась по снегу.

Бросив свое оружие, Груссин повернулся к Реку.

— Он не всегда был таким, каким ты его знал, — сказал он.

— Почему? — спросил Рек, опуская меч. — Почему ты это сделал?

— Кто знает? Не только из-за тебя — или из-за нее. Может, что-то внутри просто сказало мне — довольно. Где твой караван?

— Я наврал про караван.

— Ладно. Больше мы не увидимся. Я ухожу из Гранена.

Это твоя женщина?

— Ты неплохо держался.

— Да.

Вернувшись к атаману, Груссин подобрал свой топор.

— Долгой была наша дружба. Слишком долгой.

И Груссин, не оглядываясь, повел разбойников обратно в лес.

— Просто не верится, — сказал Рек. — Это настоящее чудо.

— Давай-ка закончим свой завтрак, — предложила Вирэ. — Я заварю чай.

В хижине Река затрясло. Он сел, уронив меч на пол.

— Что с тобой? — спросила Вирэ.