Легенда

— Боги! — загремел Друсс, вскочив на ноги. — Чего вам еще от меня надо? Уйдут ли они, куда пойдут и как — все это касается только их и вас. Я солдат, и мое ремесло — это драться и убивать. И уж поверьте мне, у меня это хорошо получается.

Нам приказано драться до последнего — так мы и сделаем.

Быть может, я не слишком разбираюсь в законах и тонкостях городского управления, но одно я знаю твердо: человек, который говорит о сдаче перед осадой, есть предатель. И место ему на виселице.

— Хорошо сказано, Друсс, — кивнул Берик, высокий мужчина средних лет с седыми волосами до плеч. — Я и сам не мог бы сказать лучше. Очень вдохновляет. — Он улыбнулся, а Друсс сел на место. — Однако вот что. Вы сказали, что вам приказано драться до последнего. Но ведь приказ может быть изменен: политика такая штука, что рано или поздно затрагивает вопрос целесообразности. В данное время Абалаину выгодно, чтобы мы готовились к войне. Это может придать ему больше веса в переговорах с Ульриком. Но в конечном счете он может склониться к сдаче. Истина остается истиной: надиры покоряли все государства, в которые вторгались, а Ульрик как полководец не имеет себе равных. Предлагаю написать Абалаину с тем, чтобы он рассмотрел этот вопрос заново.

Оррин послал Друссу предостерегающий взгляд.

— Прекрасно изложено, Берик. Нам с Друссом, как людям военным, это не к лицу, вы же вольны писать кому угодно — и я прослежу, чтобы ваша петиция была отправлена с первым же свободным курьером.

— Благодарю вас, Оррин. Это весьма достойно с вашей стороны. А теперь, быть может, перейдем к вопросу о снесенных домах?

Ульрик сидел перед жаровней в овчинном плаще, накинутом на голые плечи. Тощий как скелет шаман Носта-хан сидел на корточках лицом к нему.

— Я не понял, о чем ты говоришь, — сказал Ульрик.

— Я сказал тебе, что не могу больше летать над крепостью. Мне поставили преграду. Прошлой ночью, кружа над Побратимом Смерти" я почувствовал силу, подобную урагану, и она отбросила меня к внешней стене.

— И ты ничего не видел?

— Нет, но я почувствовал.., ощутил...

— Говори!

— Это трудно. В уме у меня мелькнуло море, стройный корабль.., и мистик с белыми волосами. Я долго думал над этим. Мне кажется, Побратим Смерти призвал себе на помощь белый храм.

— И их сила превышает твою?

— Она иной природы, — уклонился шаман.

— Если они плывут сюда морем, то должны идти в Дрос-Пурдол, — сказал Ульрик, глядя на мерцающие угли. — Найди их.

Шаман закрыл глаза, освободил свой дух от цепей и воспарил над телом. Бесплотный, он понесся над равниной, над холмами и реками, горами и потоками, вдоль Дельнохского хребта — и вот под ним раскинулось море, сверкающее при свете звезд. Шаман летел все дальше и дальше, пока не обнаружил «Вастрель» по слабому огоньку кормового фонаря.

Быстро снизившись, он стал кружить над мачтой. У правого борта стояли мужчина и женщина. Осторожно прикоснувшись к их умам, шаман проник сквозь палубу и трюм в каюты. Но туда он пройти не смог и лишь легко, будто морской бриз, прошелся по краю невидимой преграды. Она отвердела, и шаман отступил. Он вновь выплыл на палубу, тронул моряка на корме, улыбнулся и полетел обратно к предводителю надиров.

Тело Носта-хана дрогнуло, и он открыл глаза.

— Ну что? — спросил Ульрик.

— Я нашел их.

— Можешь ты уничтожить их?

— Думаю, да, Я должен собрать моих учеников.

На «Вастреле» чем-то встревоженный Винтар встал с постели и потянулся.

— Ты тоже почувствовал это, — передал ему Сербитар, спустив свои длинные ноги со второй койки.

— Да. Нужно быть настороже.

— Он не пытался прорвать щит. Что это — признак слабости или, напротив, уверенности?

— Не знаю, — ответил настоятель.

Над ними на корме второй помощник потер усталые глаза, накинул веревочную петлю на руль и устремил взгляд на звезды. Его всегда завораживали эти далекие мерцающие свечи. Нынче они светили ярче обычного — словно драгоценности на бархатном плаще. Один священник как-то сказал ему, что звезды — это отверстия во Вселенной, сквозь которые сияющие глаза богов взирают на землю и на людей.

Сказки, конечно, — но помощнику нравилось так думать.

Внезапно он вздрогнул, взял с поручней свой плащ и набросил его на плечи. Потом потер ладони.

Парящий позади него дух Носта-хана поднял руки, сосредоточив силу в длинных пальцах. На них выросли когти — острые, зазубренные, сверкающие, как сталь. Носта-хан, довольный достигнутым, погрузил их в мозг моряка.

Жгучая боль охватила голову помощника. Он покачнулся и упал. Кровь хлынула изо рта и ушей, выступила из глаз. Он умер, не издав ни звука. Носта-хан ослабил хватку. Используя силу своих учеников и шепча кощунственные слова, давно исчезнувшие из языка ныне живущих, он приказал мертвецу встать. Тьма сгустилась над трупом словно черный дым и проникла в окровавленный рот.

Труп содрогнулся — и встал.

Вирэ не спалось. Она тихо оделась, вышла на палубу и встала у правого борта. Ночь была прохладной, легкий бриз успокаивал. Вирэ смотрела через волны на далекую линию берега, сливавшуюся с ярким лунным небом.