Легенда

Старик пошевелился, но не проснулся.

Лекарь вышел, волоча ноги, в коридор и поплелся в свою комнату. Он швырнул передник на стул и повалился на кровать, не имея сил даже укрыться одеялом. Но сон не шел.

Картины мучений и ужаса носились перед глазами. Син заплакал. Потом перед его мысленным взором возникло ласковое старческое лицо. Оно росло, утоляя боль и излучая гармонию. Образ становился все больше и наконец укрыл всего Сина, словно теплым одеялом. Син погрузился в глубокий, без сновидений сон.

— Теперь он отдыхает, — сказал Винтар, и Рек отвернулся от окна.

— Это хорошо — ведь завтра ему отдыхать не придется.

Сербитар, не скажешь ли чего нового о предателе?

Альбинос покачал головой.

— Не знаю, как и быть. Мы следим за едой и за колодцами — иным путем он не сможет причинить нам зла. И охраняем тебя, так же как Друсса и Вирэ.

— Мы должны найти его, — сказал Рек. — Нельзя ли проникнуть в мысли всех, кто есть в крепости?

— Отчего же нельзя — месяца через три ты получишь ответ.

— Понятно, — скорбно улыбнулся Рек.

Китан стоял и молча смотрел, как дымятся осадные башни. Лицо его было непроницаемым, глаза точно заволокло пеленой. Ульрик подошел и положил ему руку на плечо.

— Это всего лишь дерево, друг мой.

— Да, мой повелитель. Я как раз думал, что отныне впереди надо ставить завесу из мокрых шкур. Это не должно быть слишком трудно, хотя возросший вес может дурно сказаться на устойчивости.

— Я думал, ты убит горем, — засмеялся Ульрик, — а ты уже строишь новые планы.

— И все-таки чувствую себя дураком. Я должен был догадаться, что они прибегнут к маслу. Я знал, что от одних стрел дерево никогда не загорится, и не подумал о других горючих веществах. Но уж повторить подобное никому не удастся.

— Не сомневаюсь, мой ученый механик, — поклонился Ульрик.

Китан усмехнулся.

— С годами я стал заноситься, повелитель. Побратим Смерти славно потрудился сегодня. Он достойный соперник.

— Это так — но не думаю, что сегодняшний замысел принадлежит ему. В крепости находятся белые храмовники, погубившие учеников Носта-хана.

— Я так и чуял, что тут без чертовщины не обошлось, — пробурчал Китан. — Как ты поступишь с защитниками, когда мы возьмем крепость?

— Я уже сказал как.

— Я помню. Но быть может, ты передумал? Они доблестные воины.

— Да, они достойны уважения. Но дренаи должны знать, что бывает с теми, кто мне сопротивляется.

— Что же ты сделаешь с ними, повелитель?

— Я сожгу их на большом погребальном костре — всех, кроме одного, который должен будет разнести весть об этом.

За час до рассвета Каэсса тихо проникла в комнату Друсса и подошла к постели. Воин крепко спал, лежа на животе, подложив под голову могучие руки. Под взглядом Каэссы он зашевелился и открыл глаза, остановив взор на ее стройных ногах, обутых в длинные оленьи сапоги. Взор передвинулся выше. На Каэссе был плотно облегающий зеленый камзол, широкий кожаный пояс с наборным серебром подчеркивал стройную талию. На боку висел короткий меч с рукоятью из черного дерева. Друсс перевернулся и встретился с ней взглядом — в ее золотисто-карих глазах горел гнев.

— Ну как, закончил свой осмотр?

— Что с тобой, девочка?

Всякое выражение ушло с ее лица — словно кошка отпрянула в темный угол.

— Ничего. Повернись обратно — мне нужно посмотреть твою спину.

Она принялась умело разминать мышцы у лопатки — ее пальцы входили в тело, как стальные, заставляя Друсса то и дело ворчать сквозь стиснутые зубы.

— Ляг опять на спину.

Подняв его правую руку, она обхватила ее ладонями, дернула вверх и повернула. Раздался громкий треск, и Друссу показалось, что она сломала ему плечо. Отпустив руку, Каэсса положила ее на левое плечо Друсса, а левую на правое, крест-накрест. Перевернула Друсса на бок, подставила кулак ему под спину между лопатками, уложила его обратно и вдруг навалилась ему на грудь всей тяжестью, вдавив его позвоночник в свой кулак. Друсс снова застонал, и послышался новый зловещий хруст. На лбу у старика выступил пот.

— А ты сильнее, чем кажешься на вид, девочка.

— Тихо. Сядь-ка лицом к стене.

На сей раз она чуть не сломала ему шею — взялась одной рукой за подбородок, другой повыше уха и крутанула голову сперва влево, потом вправо. Звук был такой, словно треснула сухая ветка.

— Завтра будешь отдыхать, — сказала Каэсса, повернувшись к двери.

Он потрогал больное плечо — уже много недель оно не чувствовало себя так хорошо.

— Что это так хрустело? — спросил он, остановив ее в дверях.

— У тебя соли в суставах. Первые три позвонка срослись и мешали притоку крови. А мышцы под лопаткой были зажаты — отсюда спазмы, мешающие правой руке. И послушай меня, старик, — завтра ты должен отдохнуть. Иначе ты умрешь — Все мы умрем.

— Верно. Но ты пока еще нужен здесь.

— Ты только меня так не любишь — или всех мужчин? — спросил он, когда она снова взялась за ручку двери.

Она взглянула на него, улыбнулась, закрыла дверь и вернулась в комнату, остановившись в нескольких дюймах от его могучего обнаженного тела.

— Хочешь поспать со мной, Друсс? — спросила она вкрадчиво, положив руку ему на плечо.