Легенда

Ну а с другой стороны… В кошмарной тесноте кабины "Полковник" как-то справился с брюками и оружием, которое держал в руках. На самом деле он никогда полковником не был. Прозвище взялось оттуда, что как-то, еще студентом, во время военного положения, он как-то наступил декану на мозоль. Тот решил его наказать и вывесил в на доске огромное объявление: "Настоящим назначаю кол. Гусева ответственным за поддержание порядка в коридоре". К сожалению, уже через мгновение студенты сверху приклеили свое собственное объявление: "Сегодня доклад. Вся правда о том, как выглядит поддержание силой строя в Советско Союзе". Понятное дело, что какой-то активист оппозиционный плакат содрал, но сделал это неровно, так что появилась "комбинированная" надпись: "Настоящим назначаю кол. Гусева ответственным за поддержание силой строя в Советском Союзе", а под всем этим печать и роспись декана… Понятное дело, что, что сразу же сокращение "кол." ("kol."= коллега) было переделано в "Col. = colonel", и так вот он стал "Полковником". И если сопоставить с этим званием его фамилию, то для всех сразу становилось ясно, что он советский офицер, и напоминание ему об этом при всяком случае сделалось ритуалом. Иногда он задумывался над тем: а помнит ли кто из соучеников его настоящее имя.

Когда он возвратился в зал "25 метров", Дитрих стрелял из короткоствольного револьвера .38 Special, поднимая клубы пыли за мишенями.

- И как? – крикнул он. – Дошел до чего-нибудь в храме мышления?

- Да, - решил удивить его Гусев.

Из кобуры под мышкой он достал Кольт .45 и выстрелил, вызывая извержение гейзеров земли на опоясывающем валу.

- Господи! А это что такое? – подскочил к Гусеву Иван. – Это что такое?

- Кольт .45 А-Це-Пе.

- Так ведь на такой калибр у нас нет разрешения.

- Коллега из Варшавы купил мне "нелегала", - усмехнулся Гусев.

- Ну а патроны откуда?

- От продавца, - пояснил тот. – Если у тебя имеется разрешение на 9 миллиметро и на .38 Special, то продаст тебе и .45…

- Дай пострелять, - "Зепп" буквально вырвал оружие из рук "Полковника". – Ух тыыы…

- Аппаратуру я запущу, - сообщил Гусев.

Приятель не слушал его, устраивая бойню металлической двери бункера, что было еще более нелегальным, чем само оружие, из которого он это делал.

- Я запущу все те устройства, - повторил "Полковник". – И это не ради нее. Ради Борковского. И ради Ярека…

- Блиииин, вот же кайф! – кричал Дитрих. – Вот же дает!!! Глянь! – подсунул он под глаза друга обожженную нитроцеллюлозой ладонь. – Гляди как жжет!

Как и в прошлый раз, Ирмина сидела на краю письменного стола Борковского, показывая ноги в обтягивающих леггинсах. Ноги притягивали взгляды мужчин, словно магнит. Вечером в Институте не было никого, кроме охранника, застывшего в состоянии вечной спячки. Даже консьержки…

Но кто-то стучал в дверь.

- Да? – Дитрих открыл дверь.

Он увидел мужчину в пижаме и наброшенном на плечи халате. Институт был соединен старым немецким противовоздушным тоннелем с находившейся поблизости небольшой больницей, и все те, у кого имелись проблемы со сном, таскались здесь по ночам, пытаясь даром получить совет "настоящих специалистов".

- Снова вы, пан Вызго?

- Ну да, пан доктор. Ну, вы же знаете, все время мне снится одно и то же. Захожу в супермаркет, на рынок, да куда угодно, где имеется толпа. И… И в руках у меня ручной пулемет, а на спине – три цинка с лентами. И я начинаю стрелять. В людей! И там сотни трупов!...

- Примите чего-нибудь успокоительного и идите спать.

- Что я должен принять?

- Аспирин, ну, не знаю… Чаю выпейте, - пытаясь сохранить, по крайней мере, видимость вежливости, Дитрих вытолкал мужчину в пижаме в коридор и закрыл дверь. – Блин, что за придурок, - шепнул он, блокируя замок. – Уже почти что месяц лежит, потому что снится одно и тоже. Из ночи в ночь перемалывает толпу из ручного пулемета…

Ирмина даже не подняла голову.

- Ты включишь оборудование? – спросила она у Гусева.

- Да.

Девушка поглядела прямо в глаза "Полковнику".

- Где мне следует лечь?

- Нигде. Это я буду объектом эксперимента.

- Почему?

Тот бросил ей элегантный конверт, который получил в больнице. Какое-то время девушка разбиралась с жесткой бумагой, вынула лист с текстом и печатями, но из латинских названий ничего не поняла. Листок она подала Дитриху.

- Ой, курва! – прошипел Иван. – Господи Иисусе!!! Почему ничего не сказал?

- Всего лишь рак. От него не умирают, - буркнул Гусев.

- Старик! Ну почему не сказал?

- И что бы это изменило?

- Черт… Черт! Старик… Курва!!! Давай поедем лечить тебя в Швейцарию! Ведь что-то сделать можно!

- От этого не умирают, - усмехнулся Гусев Ирмине. – По крайней мере, еще не сегодня.

Девушка повела себя весьма рационально: положила ему руку на плечо, поцеловала в щеку.

- Ты должен включить все это на холостой ход.

- Откуда ты знаешь?

- Знаю. Поверь. Никаких приятных снов. Все должно работать на холостом ходу.

- Люди! – крикнул Дитрих. – Да о чем вы говорите?! Химиотерапия, облучения, курва, операция!!! А не всякая хрень…

- Он уже принял решение, - сказала Ирмина. – Говори, что мне следует делать.