— Увидите, Аллах покарает всех вас, нечестивцев! И тебя первую, Чернявая, шлюха ты этакая!
Вены у него вздулись на багровой шее.
— Эй ты, — огрызнулась Айше, — над тобой даже ишаки смеются.
— Это ты, гадина, батраков накручиваешь. Подговариваешь раньше положенного перекур устраивать.
Чернявая Айше выпрямилась:
— У надсмотрщика часы должны быть!
— Должны быть!
— А нам откуда время знать?
— Да, откуда?
Оказалось, что Хаджы сам же и виноват.
Дарендеец слушает перепалку из-за часов, а у самого вдруг глазки так и засверкали. Рука сама собою потянулась в карман, где лежали огромные часы. Они, пожалуй, уж добрых три года как не работали. Три года дарецдеец искал простофилю, которому можно было бы сбыть это барахло. Если их как следует тряхнуть, они заработают, минут пять походят, потом опять замрут, как мельница без воды. Встряхнув часы рукой в кармане, он вытащил их и на ладони протянул ближайшему батраку.
— Вот, пожалуйста, — говорит, — есть у меня часы на продажу. Еще моего отца подарок.
— Эй, поглядите! У дарендейца часы на продажу!
— Часы на продажу!
— Часы!
Хаджы тотчас унюхал, в чем дело, подкатился к торговцу, потянулся за диковиной. Ишь ты, тяжеленные. А Хаджы уже давно слышал, будто часы, чем тяжелей, тем ценнее. Присмотрелся. Лежат себе на ладони, величиной с небольшую черепашку. К уху приложил. Внутри громко тикает. У Хаджы в голове пронеслось: «Понимать время по часам научусь у деревенского писаря. Невелика премудрость, дня за два осилю. Писарь в этом деле дока».
Дарендеец вдруг выхватил у него из рук часы, изо всех сил потряс в воздухе, вернул.
— Видишь, как работают? Не часы — мотор! Ну-ка приложи к уху. Как следует приложи. Думаешь, есть вторые такие во всей Турции? Хай, хозяин, хай! Удивляюсь на тебя. Это память об отце. В мыслях не держал продавать такие часы, если бы не нужда в деньгах. Где их тут раздобудешь, в чужой стороне-то. И за миллион не продал бы. Вот.
Он снова потряс часы. Изо всех сил трясет, а сам приговаривает:
— Смотрите, народ! Видели где-нибудь такие часы? Работают как мотор. Совсем как «Оливер Килитрак». Послушайте только, как стучат. А на вес какие тяжелые!
По очереди каждому из поденщиков дал послушать часы.
— Ей-богу, — в один голос сказали крестьяне, — не видели таких часов.
— Не часы — мотор.
— Настоящий мотор.
— Настоящий.
— А громко-то как!
Дарендеец изо всех сил потряс часы, протянул Хаджы.
— Часы что надо, — степенно сказал Хаджы. — Сколько за них просишь?
Дарендеец:
— Не часы — мотор.
Хаджы:
— Какая цена?
Дарендеец:
— Подарок отца.
Хаджы:
— И все-таки не лошадь же, не верблюд.
Дарендеец:
— Серый ишак — подходящая цена.
Хаджы:
— Нет, по мне, так ишак дороже лошади и верблюда.
Чернявая Айше:
— И дороже жены. Для этого нечестивца главное — деньги.
Дарендеец выхватил часы у Хаджы, с силой потряс:
— Подарок отца.
Мгновенно созрело решение у Хаджы. Взял обратно часы у дарендейца.
— Ну, по рукам! Будем считать, серый ишак — твой, часы — мои.
Дарендеец:
— Да принесет тебе удачу эта покупка! — Схватил часы, потряс. — Совсем как мотор.
Вскочил верхом на ишака, в мгновенье ока скрылся за ближайшим холмом. А Хаджы вне себя от радости. Вертит в руках свое приобретение, и так и этак разглядывает, к уху подносит. Потом вспомнил присказку: «От радости, что ребенок родился, не оторви ему ноги». Спрятал часы в карман и важно так поденщикам:
— Это что! Бывали у меня и получше. Тоже работали как мотор. Украли их только. М-да…
— Пусть покупка принесет тебе удачу, — сказали батраки, — носи на здоровье. Теперь мы сможем вовремя перерыв устраивать, вовремя к работе приступать.
— То-то же, — отозвался Хаджы.
Вдруг он ощутил, что ему не хватает чего-то привычного. Обшарил карманы, все вроде на месте, потом вспомнил: нет больше серого ишака. Сердце оборвалось в груди. Ушел серый красавец! Не воротишь. Руку в карман сунул, утешил себя: «Зато часы, как мотор». Поборол искушение вытащить часы, полюбоваться ими. «От радости, что ребенок родился…»
Он подошел к батракам.
— Эх, вот раньше у меня были часы! — сказал. — Ну да ничего, эти тоже сойдут. Как мотор работают.
Вдруг его осенило: неспешно извлек часы из кармана, долго всматривался в них, потом как гаркнет:
— Ну-ка живей! Давно пора за работу. Уже час прошел. Живо, живо!
Поденщики хорошо отдохнули, поэтому с охотой откликнулись:
— Вот это другое дело, по часам-то. Пусть этот дарендеец не ведает горя!
Хаджы поднес часы к правому уху. Сердце вмиг биться перестало, кровь в жилах застыла. Помертвел. К левому уху поднес. Опять к правому. Некоторое время часы, словно челнок, от одного уха к другому сновали, Хаджы обессиленно уронил руки. Батраки видят, что-то не то со старшим, участливо спрашивают:
— Что приключилось, Хаджы?
Пришлось взять себя в руки. Попробуй только скажи — засмеют!
— Ничего, — выдавил из себя.