Легенда (ЛП)

— Что ж, единственный способ выяснить правду — это провести собственное исследование, после того как я поговорю с учителем. Бром, можешь проводить меня в кабинет? Возможно, она все еще там.

— Конечно, — кивает он.

— Я тоже иду, — говорит Кэт.

— Конечно, идешь, — говорю я, кладя руку ей на поясницу. — Это касается тебя больше, чем кого-либо другого.

Мы выходим из класса и направляемся к дверям здания, когда Дэниэлс проходит мимо меня, направляясь внутрь.

— Крейн, — говорит Дэниэлс, выглядя обеспокоенным. — Ты слышал новости?

— Какие новости? — спрашиваю я.

— В Сонной Лощине найдено еще одно тело. Голова, начисто отрезанная, пока не найдена. Говорят, это констебль Киркбрайд.

Мы с Кэт сразу же смотрим на Брома.

Он ничего не говорит, просто смотрит вниз, его глаза непроницаемы. У меня кровь стынет в жилах.

— Какой ужас, — с трудом выдавливаю я из себя, обращаясь к Дэниэлсу. — Эй, слушай, раз уж ты здесь, как зовут учительницу по истории?

— Джой, — говорит он. — Мисс… Джой Уилтерн. И не пытайся заигрывать, ей это неинтересно, — раздраженно говорит он, заходя в здание.

Дверь за ним закрывается, и я поворачиваюсь лицом к Брому.

— Что ты натворил? — спрашиваю я его.

Он поднимает руки.

— Я ничего не делал. Это был всадник.

— Когда? Прошлой ночью, когда ты не был в цепях? Ты улизнул и сделал это?

Его взгляд превращается во взгляд потенциального убийцы.

— Я не уходил от тебя. Это был всадник. Ты же знаешь, я не могу его контролировать.

— Забавно, потому что могу поклясться, прошлой ночью ты говорил, что попытаешься его контролировать.

— Значит, я был неправ, — огрызается он.

— Ребят, — говорит Кэт, кладя руки нам на грудь. — Совершенно очевидно, что это сделал всадник, хотел ты того или нет, Бром, — она смотрит на меня. — Мы не можем обвинять его каждый раз, когда кто-то теряет голову.

— Неужели?

— Крейн, будь добр, — увещевает она меня. — Ты же знаешь…

Она замолкает, и румянец смущения заливает ее щеки, когда она слегка отодвигается.

— Что? — спрашиваю я.

— Мне, э-э, нужно идти. Я найду вас позже, — говорит она и быстро уходит в сторону своего общежития.

— Что с ней не так? — спрашивает Бром.

— Женские проблемы, — отвечаю я, глядя ей вслед. Затем протягиваю руку, хватаю Брома за локоть и тащу его обратно к зданию. Я практически волочу его по коридору, пока мы не возвращаемся в класс. Я закрываю дверь, а он прижимается к ней, и тут же мое предплечье оказывается у его горла.

— Теперь, когда Кэт нет рядом, опять будешь говорить, что не имеешь никакого отношения к смерти констебля?

Он просто смотрит на меня, сжав губы в тонкую линию.

Наконец, я отпускаю его, и он жадно втягивает воздух.

— Будь честен со мной, Бром, хоть раз в жизни, — говорю я, запуская руки в волосы и дергая их. — Пожалуйста.

— Теперь понятно, почему тебе нравится, когда я говорю «пожалуйста», — наконец произносит он. Он отводит взгляд, поджимая губы. — Я не знаю, что сказать. Не знаю, что ты хочешь услышать.

— Правду, — умоляю я. — Меня волнует только правда.

— Даже если она причинит боль?

— Особенно, если причинит боль, — говорю я ему. — Потому что это значит, что все по-настоящему.

— Хорошо, — говорит он отрывистым голосом. Подходит и кладет руки мне на плечи, и на мгновение, на краткий миг, я боюсь, что он сейчас причинит мне боль.

Но вместо этого он крепко сжимает плечи и смотрит мне прямо в глаза.

— Я убил констебля, — говорит он ровным голосом. — Я сказал всаднику сделать это, и видел, как это произошло собственными глазами.

У меня подкашиваются ноги, но его руки удерживают меня на месте.

— Зачем?

— За тем, — говорит он. — Что мне не понравилось то, что он сказал. Мне не понравилось, как он обращался с тобой и Кэт. Он мне не нравился, и точка. Всадник потребовал жертву, и я выбрал его, Крейн. Вот как это работает. Вот как я оберегаю любимых.

— Ты можешь контролировать его, — шепчу я, хотя мое сердце замирает от того, что он использовал слово «любимых».

Он сжимает челюсть, скрывая это.

— Я пытаюсь. Это все, что могу.

— Ох, Бром, — говорю я с замиранием сердца. — Бедный мальчик.

— Не надо меня жалеть, — огрызается он. — Я этого не заслуживаю и не хочу. Я просто обязан так делать. Ты хочешь изгнать его из меня, но пока этого не произошло, я должен научиться жить с ним. Приходится чем-то жертвовать, и я сделаю все, что в моих силах, лишь бы это никогда не случилось ни с кем из вас.

Я киваю, кладу руку ему на затылок, другую — на шею.

— Я понимаю. Хорошо? Понимаю. Ты сделал то, что должен был.

— Да, — говорит он. — И я не жалею об этом. Если кому-то и пришлось умереть, я рад, что это был констебль. У меня черное сердце, Крейн. Я пешка дьявола, шахматная фигура в его игре. От меня никогда не ожидали ничего хорошего, и ничего хорошего не будет, — он качает головой. — А ты смотришь на меня так, словно подобное тебе чуждо.

Я моргаю, убирая руки.

— О чем ты говоришь?

— Ты думаешь, что у тебя высокие моральные устои, потому что ты такой собранный, контролируешь себя, потому что твои эмоции никогда не вырвутся наружу, как это происходит со мной.

— Я…

— Ты знаешь мою правду, Крейн. Но я знаю твою.