Легенда (ЛП)

Следя за временем, мы с Бромом быстро съедаем десерт, придумывая оправдания, почему нам нужно вернуться пораньше. Я уверена, что она тоже знает, почему.

Мы прощаемся с мамой, и я так много хочу сказать Фамке, но у меня не появляется другого шанса остаться с ней наедине. Все, что я получаю в ответ, — это быстрый взгляд, полный предупреждения.

Мы с Бромом выходим за дверь в прохладный полдень, садимся на лошадей, но вместо того чтобы повернуть на дорогу, Бром направляет Сорвиголову на одно из паровых полей за домом. Солнце садится, до темноты еще час, и с Гудзона надвигается туман, окутывая стебли кукурузы и пожухлую пшеницу.

— Куда мы? — спрашиваю я его. — Нам пора возвращаться в школу.

— Знаю, — говорит он, оглядываясь на меня через плечо и направляясь в сторону заходящего солнца. — Я просто хотел отвести тебя в сарай. Окунуться в прошлое. Я хочу все исправить.

Глава 27

Бром

Кэт смотрит на меня, золотое солнце отражается на ее лице и делает ее похожей на ту, что была в долине, — на богиню, обретающую собственную силу. В ее глазах тревога, которая была там весь день, и я не могу ее за это винить. Она беспокоится, что я превращусь во всадника, как только стемнеет, хотя к тому времени мы уже вернемся в школу. Она также обеспокоена тем, что Фамке рассказала ей на кухне, информацией, которой еще не поделилась со мной.

И еще она беспокоится о том, куда я ее веду.

В сарай.

Потому что я хочу получить еще один шанс все исправить.

Последние четыре года все, чего я хотел от нее, — это получить шанс все исправить.

Она ничего не говорит, пока мы едем, и не знаю, доверяет ли она мне или нет, но я хочу этого доверия больше всего на свете. Ранее она сказала, что она — моя семья, и я просто должен поверить в это, но трудно поверить, когда в тебя не верят.

И одна из причин, по которой она мне не доверяет, помимо очевидного, заключается в том, что произошло здесь четыре года назад.

Мы спешиваемся возле старого сарая, привязывая поводья, чтобы лошади пощипали влажную траву. Подснежница делает все, о чем просит Кэт, а Сорвиголова, что ж, не знаю, откуда взялся этот конь, не знаю, правда ли он связан с конем всадника, но знаю, что он не уйдет от меня. Я просто надеюсь, что он будет вести себя прилично с кобылой Кэт, ведь он жеребец и все такое.

С другой стороны, он может вести себя как я.

Я беру Кэт за маленькую и мягкую руку, веду ее в амбар. Как и в ту ночь четыре года назад, я нервничаю. И когда смотрю на Кэт, вижу, что она тоже нервничает.

— Когда ты была здесь в последний раз? — спрашиваю я ее, подходя к лестнице, ведущей на сеновал, и счищая паутину.

— Ни разу с тех пор, как… — говорит она и не заканчивает предложение. В этом нет необходимости.

Я ставлю ногу на нижнюю ступеньку. Она немного мягче, чем раньше, но, надеюсь, выдержит. Я сначала забираюсь на самый верх, а затем машу ей, чтобы она следовала за мной.

— Здесь безопасно, — я оглядываюсь. Ничего не изменилось, хотя, кажется, кое-что сгнило прямо под дырой в крыше. Но там все еще лежат тюки сена, на которых мы обычно сидели, ящик из-под яблок и старый чайный сервиз. Воспоминания налетают на меня, как призраки, и я снова чувствую стыд за ту ночь, стыд, который привел меня сюда и сейчас.

Кэт медленно поднимается по лестнице, и как только она оказывается наверху, я хватаю ее за руки и тяну вверх до конца.

— Ух ты, — говорит она, оглядываясь по сторонам и сдувая с лица выбившуюся прядь волос, когда садится. — Ничего не изменилось.

— Мы изменились, — говорю я ей.

— И мне интересно, к лучшему или к худшему? — размышляет она, и ее черты лица омрачаются.

До меня доходит ее вопрос. Стал ли я лучше, чем был в восемнадцать лет, когда сбежал, как трус, укравший ценное? Стал ли я лучше сейчас, когда во мне поселился дух кровожадного солдата? Стал ли лучше теперь, когда я знаю, что на самом деле поставлено на карту, и на какие жертвы я должен пойти?

— Думаю, зависит от обстоятельств, — говорю я, устраиваясь на сене и похлопывая по месту рядом с собой. — Ты стала лучше, когда тебя лишили невинности?

Она криво улыбается и подползает ко мне. Я наклоняюсь и вдыхаю аромат полевых цветов, от этого запаха мое сердце сжимается, а член твердеет. Как я могу так сильно любить и так же сильно желать ее? Почему я хочу дарить ей нежные чувства и в то же время задушить ее, плюнуть, заставить корчиться подо мной? Как могут эти две половинки сосуществовать вместе? Как будто внутри меня есть свет, который рассеивает тьму.

— Невинность никогда никому не приносила пользы, — говорит Кэт. — Возможно, я потеряла свою невинность из-за тебя, но взамен я обрела силу.

Ярость в ее глазах только сильнее возбуждает меня, глубокое и хаотичное желание пробивается наружу.

— Кэт, — шепчу я ей, а затем беру ее лицо в ладони, удерживаю на месте, глубоко целую, ощупывая языком каждый дюйм ее рта, желая большего, гораздо большего.

Я кладу руку ей на юбку, сжимая ткань в кулак, пытаясь сдержаться, и тут она, тяжело дыша, отводит голову.

— Бром, — говорит она, ее рот приоткрыт, и, боже, я до смерти хочу ее.