Легенда Лукоморья

Они поверили. Да и как не поверить родной дочери? Уж лучше быть в неведении, чем знать страшную правду, к которой они приготовились. Злата усомнилась в словах сестры, но о своих подозрениях помалкивала.

По знаку царицы сноровистые служанки быстро уставили стол вкуснейшими яствами: расстегаями с рыбой, пирогами с капустой и мясом, жареными перепелами, курицей с кашей, стерляжьей ухой. Сперва ели молча, потом царица, одолев неловкость, завела речь о событиях, которые пропустила Василиса, за ней подключились к рассказу и батюшка с сестрицами. Разомлев от вкуснейшей еды, от близости родных, Василиса жадно вглядывалась в их лица и вслушивалась в их голоса, складывая в шкатулку памяти и каждое словечко, и отеческую улыбку, и ласку материнского взгляда, и багрянец румянца на щеках сестер. Завтра она унесет их с собой, в лесную глушь, под крышу избушки на курьих ножках. Сегодня что-то пошло не так, она раскрыла себя, и ее волшба временно не действует. Родные думают, что она вернулась навсегда, но тому не бывать. Уже сегодня ночью или завтра на заре, как только чары снова станут ей подвластны, Василиса исчезнет из царского терема. Уже навсегда. Чтобы больше никогда не возвращаться в Златоград, не терзать душу ни себе, ни близким. Чтобы служить людям, чтобы продолжать дело Бабы-яги.

Прежде чем подняться в свою горницу, Василиса крепко, в последний раз, обняла и расцеловала всех родных. Прижалась щекой к жесткой бороде отца. Впитала тепло материнских рук. Вдохнула ромашковый аромат волос любимой сестрицы, Златы.

– Увидимся утром, доченька, – шепнула царица, с неохотой выпуская ее из объятий.

Василиса кивнула, с трудом сдерживая слезы. К утру ее здесь уже не будет. А в волосах матери появятся новые серебряные ниточки, и новые морщинки оплетут родные глаза.

– Спи спокойно, дочка, – пожелал батюшка.

– Спокойной ночи, батюшка, – тихо ответила Василиса.

Батюшка почувствовал ее тоску, еще раз обнял крепко-крепко и успокаивающе, как в детстве, погладил по голове:

– Ничего не бойся. Тебя больше никто не тронет. Терем надежно защищен от любого чародейства.

Василиса покачнулась и ошеломленно подняла глаза. Взгляд батюшки лучился добротой и заботой. Только почему-то Василисе стало нечем дышать.

Весь следующий день она металась по терему пойманным зверем. Все не хотела верить в собственное бессилие, все пыталась превозмочь запретные чары. Царь с царицей по-прежнему не подозревали, что их дочь – чародейка, и даже представить не могли, в какую ловушку ее загнали. Прислуга шепотком переговаривалась, что царевна сама не своя. Кто-то даже предположил, что царевну подменили. Но Дуняша мигом пресекла слухи, сообщив об отличительном знаке Василисы – родинке на плече.

А наутро пришла беда: объявился посланник Чернослава. Узнав о возвращении Василисы, жених собрался посетить царские хоромы. «Приехал бы сам, – объяснял гонец, – да он сейчас на другом конце Лукоморья, с чудом-юдом поганым бьется».

– Вот счастье-то, – ликовала царица.

– Да погоди раньше времени радоваться, – предостерегал от разочарования царь. – Поглядим сперва, что скажет, как Василису встретит.

Василиса отмалчивалась. Больно было наблюдать за приготовлениями родителей к приезду жениха. Видно было, что те уже не чаяли выдать замуж дочь, опозорившую свое доброе имя долгим таинственным отсутствием, и теперь с радостью хватаются за единственный шанс устроить ее судьбу. Три дня до приезда Чернослава царица то привечала купцов, отбирая ткани для платья, то гоняла швей, то утверждала список яств для пира в честь дорогого гостя. Царь пропадал в сокровищнице, вероятно, отбирая богатое приданое, чтобы задобрить жениха. Василиса с горечью наблюдала за этой суетой. У нее не было ни малейших сомнений в том, что Чернослав возьмет ее под венец хоть в простом рубище, хоть без гроша за душой, хоть брюхатую от Кощея. Жениху не было никакого дела до ее красоты, богатства и девичьей чести. Он желал взять ее в жены по другой причине, неведомой батюшке с матушкой.