Легенда о Боге Смерти

Холодно здесь. В нос бьёт запах мокрой земли, что-то впивается ей в ладонь, верно, еловая иголка, да и неважно это вовсе. Встать сил не находится, и она чуть отползает от корзины, тянется к сухой ветке, натягивает на себя, словно покрывало, а затем глаза прикрывает. В ночь оставаться жутко, здесь дикого зверья валом, но ноги совсем не слушаются, отчего она негласно смиряется с участью стать пропитанием для

местных обитателей.

Сова вдали почти бесшумно парит, мышь следом издаёт последний писк. Вдали воет волк, а затем еще один и ещё. Она утыкается лбом в колени, трясется не то от холода, не то от страха. Где-то неподалеку хрустит ветка под чьей-то ногой и хлюпает мокрая земля.

Неужто человек сюда забрел в такую темень?

Девчонка глаза приоткрывает, стискивает стучащие челюсти и пытается в темноте рассмотреть кого-то, да вот только невидно совсем никого. Внутренности холодеют, скручиваются в тугой узел, вставая комом в горле, но глаз от темноты перед собой она отвести не может.

Словно зачарованная, она приподнимается, щурит глаза, не теряя надежды что-то углядеть, но так жутко стало, что хочется бежать.

Да не получится.

– Эй, – хрипит она голосом сиплым, обнимает свои плечи дрожащими руками, втягивает шею, – кто здесь?

В ответ ей только холодное дуновение ветра. Девчонка сидит так еще пару мгновений и без сил валится обратно. Спать охота.

Утром её будит крик петуха, и она подрывается со скрипучей кровати круглыми глазами рассматривая собственную избу. До носа доходит мягкий запах лесных ягод. Она поворачивает голову и подле своей койки видит корзину полную брусникой.

В дому отчего-то совсем не холодно и только затем девчонка замечает, что укрыта она чёрным, расшитым серебристыми нитями, плащом. Таких вещей она не видала с раннего детства.

Чьё это?

Почему это здесь лежит?

Она поднимается, спешно скидывает с себя вещицу и пристально в неё всматривается. Холод тут же змеёй пополз по ногам. На вид дорогая, богатая. Явно недеревенскому принадлежит. За окном слышны первые голоса женщин и мужчин, что уже приступают к ежедневной сельской рутине. Девчонка ежиться, накидывает-таки на плечи чёрную ткань и ощущает странное тепло, что прогревает до самых костей и холод где-то в груди. Она не глядя поправляет плащ и покидает избу не забыв прихватить плетёную корзинку полную ярко-красными ягодами брусники.

Волосы по привычке уж не расчесывает. Косу заплела уж как месяц и не распускает, отчего она растрепалась и выглядит небрежно. Однако дела до этого девчонке нет совершенно.

Бредет она до дома той бабы, что и просила ягоды с леса, в дверь стучит и на пару шагов

отступает. Дверь отворяется неохотно, и баба в лице переменилась. По обычаю, все лицо кривят в жалости да отвращении, а сейчас перед глазами Ефимии предстало лицо испуганного человека. Девчонка сама аж отпрянула и всем телом похолодела, даже на губы улыбку нацепила, да женщина на это за сердце схватилась.

– Что-то случилось, баб Изид? – решается-таки хоть что-то вымолвить, – может позвать Варахисия Акакиевича?

– Г-где ягоды? – она тут же опускает взгляд на руки, что Ефимия держала перед собой. Корзина доверху заполнена ярко-красными ягодами брусники. Женщина выхватывает корзину из рук девчонки и захлопывает дверь, оставляя её на пороге. Холодный ветер треплет волосы Ефимы, обтекая её фигуру, заставляя чёрный

плащ развиваться.

Чья же это вещица на самом деле?

Девчонка стучится в дверь вновь, но по ту сторону царит безмолвие.

– Эй! – голос она повышает с трудом, повторно стучит и кутается в плащ сильнее. На этот раз дверь чуть приоткрывается, в эту щель хозяйка кидает пару досок и ломоть черствого хлеба, что падают прямо на дорогу, поднимая пыль. Ефима тяжело сглатывает, всё подбирает и понуро отправляется в дом, где вновь возьмется прясть пряжу, из которой давно хочет связать какую-нибудь одежду. Хотя бы перчатки на зиму стали бы уже

отличным подспорьем в её «работе».

Что только случилось с той женщиной – Изидой. Она выглядела и вела себя странно. Даже слишком.

Воротившись домой, на холодном полу она расстилает плащ и пристально вглядывается в серебристые нити, что образуют странные орнаменты и узоры, совсем ни о чём Ефимии не говорящие. Она проводит ладонью по гладкой и мягкой материи, хмурит редкие брови и качает головой.

Совсем ничего не понятно.