Легенда о Чёрном ангеле (СИ)

В магазине в рассветный час пусто, а продавцы, работающие здесь в ночную смену, медленно передвигаются по торговому залу, находясь будто в сонном оцепенении. Беру корзинку, складываю туда упаковку пряников, пачку сухих хлопьев, пару бутылок молока, килограммовый пакет любимых Мишиных трюфелей, три пачки вишнёвого сока, ещё какие-то мелочи, которые, живя большую часть времени одна, вечно забываю покупать. Рука чуть не отрываются от сустава, пока волоку свою ношу в сторону кассы. Я, наверное, мать-наседка, но, когда Миша возвращается на каникулы, готова его закармливать всем, что он любит, лишь бы улыбался.

Мой мальчик слишком тяжело когда-то пережил смерть своего отца, потому во мне неистребимо это чувство: защитить, уберечь, дать тепла столько, чтобы он не чувствовал себя обделённым. И пусть ему уже двадцать и в моей опеке уже, вроде как, не нуждается — вон, даже уехал от меня за сотни километров, — но любить себя он мне не может запретить.

Расплатившись, складываю многочисленные покупки в большой пакет, а охранник, стоящий возле кассы, неотрывно следит за моими движениями.

— Я за всё заплатила, — говорю, устав от его пристального взгляда.

Парень — на вид ему не больше двадцати пяти — кивает и отворачивается. Дурдом какой-то сегодня творится.

Хорошо, что магазин совсем близко от дома, потому, кое-как, но дотаскиваю пакет до подъезда, а там, до квартиры, рукой подать.

— Вернулась? — спрашивает Миша, когда открываю дверь и ставлю покупки на пол. — Уже даже волноваться успел начать.

Сын стоит в коридоре, одетый в голубой банный халат, а волосы после душа ещё мокрые и смоляными волнами обрамляют лицо. Он красивый — мой мальчик. Хоть и превратился в мужчину, а для меня всё равно, точно маленький. И сердце щемит, когда смотрю на него, и волнуюсь дико, когда не вижу или долго не могу по телефону связаться. А он вечно: “Всё хорошо, мам, не волнуйся, мам, я уже взрослый”. Эх… и возразить нечего и не возражать не получается.

— Почему так рано проснулся? — перевожу тему, чтобы избежать пространных и путаных объяснений, почему я долго так и чем занималась вообще.

Миша улыбается, и в комнате словно ещё светлее становится. Забирает сумку с продуктами, шлёпает на кухню, а я разуваюсь, присев на банкетку. Только сейчас понимаю, насколько устала. Вот сейчас покормлю ребёнка, выслушаю все новости — вчера он слишком устал с дороги, чтобы ещё и со мной беседы беседовать — и лягу спать. До обеда времени много, а бар без меня будет кому открыть.

— О, конфеты! — слышится из кухни. — И сок вишнёвый… мамуля, ты богиня!

— А то! Сомневался, что ли? — кричу, скрываясь в ванной, чтобы освежиться и вымыть руки.

Квартира у нас небольшая, но уютная, и я люблю её очень. Столько хорошего случилось в её стенах, и так тепло на душе, когда возвращаюсь сюда.

Сын шуршит пакетом, хлопает   дверцей холодильника, а я приглядываюсь к своему отражению в зеркале. Нижняя губа немного опухла — укусил, всё-таки, невозможный мужчина. Миша, конечно, взрослый мальчик — у самого девушка имеется, но всё-таки неловко, если заметит. Подумает ещё, что у него мать — гулящая женщина.

После смерти его отца у меня были мужчины. Не хоровод, конечно — несколько всего, но никогда я не примешивала к своей личной жизни сына. Отца ему никто бы не заменил, а водить мужиков в дом — не мой профиль. Да и не нравился мне никто настолько, чтобы связать с ним свою судьбу. Только Карла привела сюда, но всё это было, словно в бреду. Да и не думала, что Миша приедет на несколько дней раньше. Сюрприз удался, ничего не скажешь.

— Нечего метаться по кухне, присаживайся, — говорю, а сын смеётся. — Завтракать будем.

— Омлет с сыром, да? — спрашивает, а в глазах почти детская надежда.

— Конечно, — киваю и повязываю вокруг талии тесёмки передника.

Когда-то мне подарил его покойный муж — ярко-красный, в мелкий смешной цветочек. Я часто вспоминаю Валеру, потому что, пусть и не любила его до одури, но его невозможно было не уважать. И из уважения родились спокойные и тихие чувства, которые храню в сердце до сих пор. Он погиб очень глупо: разбился на машине, когда Миша закончил первый класс. Почти не помню, как смогла найти в себе силы бороться, но в итоге справилась.

Отгоняя тяжёлые воспоминания, беру из холодильника восемь яиц, сыр, сливочное масло и молоко. Миша любит омлет, а я люблю его радовать.

Когда выливаю смесь на разогретую сковороду и она начинает бодренько пузыриться и шкворчать, спрашиваю о делах сына, о планах на ближайшие дни.

— Мы с Алёной через пару часов встретиться должны, — говорит, рассматривая комнату сквозь стакан, наполненный вишнёвым соком. Он всегда любил раскрашивать серую действительность вот таким нехитрым способом.

— Потому ты и подскочил, ни свет ни заря? — спрашиваю, посыпая почти готовый омлет натёртым сыром. — Поспал бы ещё, никуда твоя Алёна не денется.

— Ну ма-ам, прекращай, — просит, а я ставлю перед ним тарелку. — Потом высплюсь.