Легенда о Фарфоровом гроте

Алена Ивановна жила в длинном двухэтажном доме старой татарской постройки, с верандами в два света, увитыми также уже старой и толстой виноградной лозой. Теперь все это было черным от копоти и белым от пены, которая шипела и сваливалась клочьями с резных арок веранды, когда Жаров выбежал из-за поворота улицы. Пока он карабкался по сократу, черный дым сменился серым, затем и вовсе исчез с небосклона. Слой дыма, теперь уже темно-сизый, висел во дворе, словно заблудшая туча.

Большинство жильцов дома были в это утреннее время на работе. Пожилая женщина в халате и шлепанцах крепко держала в руках малахитовую шкатулку. Из туманных глубин двора и переулка подтягивалась небольшая толпа соседей.

– А где Алена Ивановна? – спросил Жаров женщину со шкатулкой.

– Слава Богу, не пострадала. Второй день в больнице, – ответила она, и Жаров узнал голос той соседки, на которую напал, когда звонил вчера.

Вот оно как… Значит, она сюда и не возвращалась.

– А вы не знаете, где живет ее внук?

– Понятия не имею, – сказала соседка, прижимая к груди шкатулку. – Если у нее и есть внук, то он где-нибудь далеко, в другом городе. Я не видела, чтобы он навещал эту старую, больную женщину. Сами потихоньку ухаживаем.

Пожарные уже сматывали рукава. Один крепкий парень в каске крушил киркой обугленную деревянную колонну, чтобы обрушить ее от греха подальше. Пожар начался в квартире Алены Ивановны, там же и был потушен. Дом, конечно, теперь нуждался в капитальном ремонте.

Начальник расчета был знакомым Жарову, он мрачно заключил, что это поджог. Жаров позвонил Пилипенке и тот примчался на своем «жигуленке» немедленно, опередив вызванный по случаю происшествия наряд муниципальной милиции.

Пилипенко и Жаров вошли в квартиру. В задымленном помещении двигались косые лучи, порожденные створкой окна, болтавшейся на сквозняке. Казалось, что пальцы какого-то солнечного великана ощупывают это разоренное жилище. Несмотря на острую вонь от сгоревшего обойного клея, здесь чувствовался запах застарелого жилья, болезней, лекарств и кошачьей мочи. Обгорела кухня, прихожая и одна стена комнаты. Обстановка была практически цела. То, что они увидели, повергло их обоих в крайнее изумление.

Небольшая комната была загромождена различными странными предметами, вроде причудливых камней, высушенных кореньев и маленьких сморщенных тыкв. На длинной полке красовалась вереница черепов – кошачьих, кроличьих, птичьих. Чучело совы, вероятно, сбитое пожарной струей, валялось на полу. В оконном проеме покачивалось, также сорванное с гвоздя пожарными, длинное ожерелье из красного перца и чеснока. Это было настоящее логово колдуньи.

– Вот она, где собака зарыта! – воскликнул Жаров.

– Возможно, – согласился Пилипенко. – Хотя, чует мое сердце, что могила собаки находится где-то в другом месте. А здесь – просто ее надгробье.

– Что ты имеешь в виду?

– Так, зреют смутные мысли. Пока не делюсь. Ну, например, вот это, как сие объяснить?

Пилипенко подошел к уцелевшей стене и положил на нее растопыренную ладонь. На выцветших обоях, узор которых уже нельзя было разобрать, выделялся темный прямоугольник, свидетельствующий о том, что когда-то здесь был накатан повторяющийся орнамент из дубовых листьев и желудей.

– Тут висела картина, – объявил следователь. – Стены покрыты солнечным загаром, а в этом месте – нет. Нигде в квартире ничего подходящего не валяется. Возможно, дом подожгли именно для того, чтобы скрыть кражу. Если бы не этот старый обойный клей, который выпускает при нагреве большое количество углекислого газа, все это могло сгореть за полчаса.

Пилипенко посмотрел по сторонам, почесал затылок.

– Странно. У всех старушек всегда бывает какое-то рукоделье. А у этой нет.

– Зачем тебе ее рукоделье?

– Веревочка или нитка нужна. Ага, вот она.

Он осторожно вытащил вместе с гвоздем перечно-чесночное ожерелье и распустил его. Кучка сушеных овощей осталась на столе, подняв облачко пыли, а следователь снял с темного прямоугольника на обоях мерку, свернул и спрятал ее в карман.

Хорошо зная друга, Жаров удержался от вопросов. Пилипенко никогда не делился своими соображениями – из гордости и самолюбия, опасаясь, что может ошибиться.

* * *

Они вышли во двор, продолжая осмотр.

– Похоже, поджигатель проник в квартиру, используя ключ старушки, снял со стены картину или что-то другое, что там висело, затем плеснул бензину и скрылся тем же путем. Но от сквозняка пожар двинулся не вглубь комнаты, а на кухню.

Пилипенко протер очки и стал ходить по двору, нагнувшись, будто ищет грибы.

– Нет, после пожарных следов не найдешь.

Он подошел к стене небольшого шиферного сарая, примкнувшего к дому, и уставился в нее. Жаров недоумевал: сарай как сарай, типичная местная постройка – ялтинцы давно нашли способ воздвигать свои курятники, невзирая на деревья, и сквозь пологий скат крыши пробивался ствол кипариса, вернее, сам сарай был построен вокруг уже взрослого дерева.

Жаров зашел за угол, чтобы увидеть стену. Пилипенко провел ладонью по облупившейся доске – слева направо и справа налево.

– Так, это интересно, – заключил он.