Легенда о флаге

— Я в меньший чугунок перелил, шоб разогрелся пошвыдче. — Старик суетливо поставил чугунок на стол, предварительно подсунув снизу тряпку, кинулся к шкафчику, загремел там посудой. Выложил ложки, выставил разномастные миски, кружки. Сбегал куда-то в сенцы, притащил початую буханку хлеба, большой глиняный кувшин молока. — Снидайте, товаришки, снидайте. — Старик пробежал взглядом по карабинам, по автомату Шкаранды. — Да зброю свою снимите, а то же несподручно. Кушайте на здоровьичко! А я зараз вам на дорогу трохи соберу. Хлиба ще, та сальца у меня у двори заховано, та ще кой-чего. Вам же далекий путь держать!

Старик живчиком, как он делал все, выкатился из хаты. А нежданные гости ретиво взялись за ложки.

Теперь уже было не до разговоров. Дружно ходили ложки, быстро опустошались миски с борщом. Расправившись с ним, взялись за молоко. Буханка таяла прямо на глазах — от нее осталась уже небольшая краюха. От борща всем стало жарко, расстегнули бушлаты.

Иванов поднес ко рту кружку с молоком. Но глотнуть не успел — в его пальцах осталась только обломанная глиняная ручка. Это было так неожиданно, что на какую- то неисчислимо малую долю секунды он оцепенел. Но в следующее мгновенье выскочил из-за стола, припал к полу. Яростно звенели стекла, трещало расщепливаемое пулями сухое дерево косяков, потолка. Снаружи сухо, дробно сыпались выстрелы — стреляло сразу несколько автоматов.

Что-то горячее плеснуло по щеке Иванова. Жирный запах борща: миску сбило! Под руку подвернулся ремень карабина. Схватил. А тело, словно бы действуя самостоятельно, уже несло его. Двери в сени. Вплотную — побледневшие, с расширенными глазами лица Шкаранды, Мансура, Василя, как отражение своего лица. Что делать?

Дверь из сеней на улицу была заперта, в ней странным узором светились аккуратные круглые дырочки. Ее только что прострочили из автомата.

Как обрубленная, упала тишина. Снаружи заговорили непонятные, чужие голоса, среди них выделялся один — резкий, требовательный:

— Виходит бийстро! Все четыре! Ваффен[12], винтовка бросайт! Руки верк!

— На чердак! — подтолкнул Иванов замершего рядом Ерикеева.

Тот медвежевато, но резво протопал в угол сеней, где стояла лестница. Ерикеев с неожиданной для него легкостью прямо-таки взлетел по ней, за ним — Шкаранда, Трында. Пропуская товарищей, Иванов ухватился за перекладины лестницы последним, кинув ремень карабина на плечо. В момент, когда он, чуть не ударившись головой о каблук Трынды, вбросил свое тело в квадратную дыру чердачного лаза, внизу гулко бабахнуло. Наверное, в сени бросили гранату.

На чердаке было темно, пахло дымом. Над головами, там, где плотная соломенная кровля, потрескивало, шуршало.

Товарищи подхватили Иванова, оттянули от лаза.

— Быстрей! — услышал он хрип Шкаранды. Его раскосмаченные черные волосы падали на лоб, закрывали глаза. Отмахнув их, Шкаранда крикнул: — Хана, если не успеем! — и, надернув на лоб козырек фуражки, нагнув голову, бросился в дым, куда-то под низ кровли.

Иванов понял: единственный шанс — проломить соломенную крышу, пока не вспыхнула, спрыгнуть вниз.

Задыхаясь в дыму, который заполнил уже весь чердак, они, сталкиваясь руками, бешено орудовали, спеша хоть немного, в одном месте, раздвинуть жерди, на которых держалась кровля. А жерди, как назло, не поддавались — видно, крепко ладил хозяин когда-то крышу. Дым грыз изнутри горло, не давал дышать, темнил все в глазах. Он валил уже и снизу, из сеней, в отверстие лаза.

Наконец одна из жердей подалась…

С шумом выдохнув едкий продымленный воздух, Иванов стволом карабина несколько раз ударил в слежавшуюся, тугую солому. Она уже горела снаружи, его руки жестким жарким языком прихватывал огонь. «Сгорим!» В лицо полыхнуло невыносимым жаром, он зажмурился. Кто-то рядом хватанул сапогом в кровлю. Роем метнулись красные искры. Пробиться! Нагнув голову, бросился в рвущийся навстречу огонь.

Упал на что-то упругое, жаркое. Бросился прочь, не разбирая куда, плохо видя воспаленными от жара глазами. Он бежал, а дым оставался с ним. «Горю! Горю!» По лицу хлестнуло веткой. «А где же ребята?» — оглянулся на бегу. Кругом был орешник, справа и впереди метались ветки — кто-то бежит… Окликнул:

— Ребята! Ребята!

Ему отозвался хриплый, задыхающийся голос Шкаранды. Рядом с главстаршиной бежал кто-то еще: Мансур!

— А Василь? — крикнул, догоняя, Иванов.

— Он после тебя прыгал! — ответил Шкаранда.

Под ногами зачавкало. Высокие раскидистые кусты орешника стеной смыкались вокруг.

Остановились, послушали. Похоже, погони нет. Там, где осталась хата, пучились густые, крупные клубы пепельно-серого дыма. Он валил больше вширь, чем ввысь, небо с низко нависшими, потемневшими облаками словно придавливало его.

Но где же Василь?

— Подождем! — предложил Иванов. — Кроме как сюда, некуда ему податься. В деревню не побежит.

Стояли молча, прислушивались: не прошуршат ли кусты? Шкаранда расстегнул бушлат, весь в рыжих подпалинах, озабоченно пощупал у себя под форменкой.

— Цел флаг? — спросил Иванов.

— Цел. — Шкаранда застегнулся.

И снова воцарилось молчание… Василь, Василь! Где же ты?