Легенда о Якутсе, или Незолотой теленок

Они ушли через крышу. Клим легко открыл забитый наглухо люк. Всего за сорок минут работы. Предусмотрительно прихваченным из дома штопором. Пока он возился, Алик спустился на родную лестничную площадку. Мама могла приехать с дачи и, не застав сына, придумать себе самое зловещее. Таковы все матери, мыслящие инстинктами. Следовало ее предупредить. Он наспех нацарапал записку и сунул ее в дверь. Секретность секретностью, а родных надо беречь.

Высота пятого этажа показалась Потрошилову космосом. Они подошли к краю крыши.

— Страшно, — неуверенно заикнулся Алик.

— Экстремально! — радостно возразил Клим.

К ноге Альберта Степановича привязали бельевую веревку. В целях страховки.

— Если что, нырнешь, как с «тарзанки», — пояснил Распутин.

— Спасибо, —вежливо поблагодарил Алик.

Слукавил, конечно. Никакой благодарности он не чувствовал. Правда, Климу было все равно. Крышу огласил утренний гимн экстремала:

Я буду жить еще один день,

И будет еще одна пьяная ночь!

— А я? — спросил Потрошилов у телевизионной антенны.

Та тупо промолчала. Ее дело было транслировать мыльные сериалы. А это интеллектуально убивает даже железо.

Спуск проходил по балконам. С другой стороны дома от якутского стойбища. В обстановке строжайшей секретности. Клим страховал Альберта Степановича. Они ползли тихо, огибая ящики с цветами, подвешенные велосипеды и сохнущее белье.

На втором этаже мирно курил пенсионер Кузькин. У него над головой висела вяленая плотва. Утро дышало покоем. Кузькин пускал вонючие кольца дыма и мечтал о пиве. Внезапно в поле зрения пенсионера беспардонно влезли чьи-то ноги. Такое вмешательство в мечту может парализовать кого угодно. Следом за ногами сверху поползло остальное. Кузькин понял — лезут за рыбой! От возмущения перехватило дыхание. Папироса выпала из ослабевших пальцев. Он открыл рот и поступил так, как обычно поступают настоящие мужики. Утро огласил возмущенный вопль:

— Ма-ать!!!

Алик уже видел землю между ног. Совсем близко. Где-то в минуте полета. На самом деле до нее оставалось три метра. И тут прямо в лицо, без предупреждения, его хлестнул страшный крик. Потрошилов отшатнулся, уходя с линии звуковой атаки. Ботинки соскользнули с перил балкона. Руки безуспешно схватили пустоту. Кузькину мать Алику увидеть не удалось. Он камнем ухнул вниз.

Распутин реагировал, как обычно, рефлексами. Мозг не успел связать воедино шум и сотрясение балконных решеток, а пальцы уже вцепились в ржавые прутья. Рывок чуть не сорвал Клима вниз. Но он удержался. Могучее тело хрустнуло позвонками от навалившейся нагрузки. Альберт Степанович повис над кустом сирени, почти касаясь его головой.

Кузькин с изумлением оценил полет ворюги. Спасенная плотва перед его носом качалась, источая затхлую вонь. Но радость не успела овладеть владельцем рыбных запасов. Кряхтя от натуги, сверху сполз огромный мужик.

— Банда! — прошептал пенсионер.

— Тихо! — прохрипел Клим. — Мы не к тебе.

Алик в полубессознательном состоянии плавно вошел телом в сиреневый куст. Распутин мягко спрыгнул рядом, отвязывая веревку. Со второго этажа свесился насмерть перепуганный Кузькин.

— Эй, мужики! — спросил он. — Рыбки, что ли, хотели?

Альберт Степанович интеллигентно поправил очки, с удивлением обнаружив, что выжил. Он поднял глаза вверх, рассмотрел противную физиономию убийцы и ответил, как подсказало сердце:

— Пошел ты на..!

В круглосуточно-алкогольном магазине Клим произвел подготовительные мероприятия к визиту в Вооруженные Силы. Предстоящие тяготы и сложности требовали серьезного подхода. В огромную сумку поместился ящик коньяка «Арарат».

— Зачем столько? — с невольным трепетом спросил Алик.

— Универсальная валюта. Военный жидкий доллар. В армии вопросы не решают. Их устаканивают!

Распутин взвалил сумку на плечо, бодро покряхтывая от немалого веса и накатывающего похмелья. Путешествиев мир регулярных частей и соединений началось.

* * *

Армия оказалась авиационным полком. Вокруг нее надежно стоял высокий бетонный забор. Он простирался вдаль, гарантируя защиту от безумного мира капитализма, дикой мафии, сезонной распродажи Родины и каких-либо других перемен по сравнению с эпохой совкового периода.'

Заповедник застоя и полного отстоя ностальгически охранялся воином. Боец в форме героя-махновца строго спрашивал пропуска. Его периодически посылали туда, куда никто не ходит. Все равно пропусков ни у кого не было. Он не обижался. На своих в армии сердиться не принято. А чужие через КПП не ходили.

Любой желающий попасть на территорию мог дойти до конца забора. Благо что конец был недалеко. Метров через сто бетонные блоки обрывались, словно гигантский прапорщик прихватил никому не нужную оградку для своего подсобного хозяйства.

За лесом лежал аэродром. Судя по наличию самолетов. Или музей устаревшей авиационной техники. Впрочем, во втором случае на входе продавались бы билеты. И бесплатное проникновение исключалось бы радикальными витками колючей проволоки. Так что этот вариант отпадал.