Легенда о Якутсе, или Незолотой теленок

Психи немного попрыгали на кроватях, наслаждаясь интеграцией, и, загрустив, стихли. На отделении воцарились тоска и уныние. Понемногу народ успокоился, привычно укладываясь под одеяла. По старой русской традиции бунт закончился ничем. Несмотря на исторически присущую бессмысленность и полную беспощадность.

Вернулся Семен. Он на цыпочках прокрался в родные пенаты, пугливо озираясь. Но, кроме приписок к надписям на траурных черных лентах, никаких изменений не обнаружил. В законченном виде прощальные лозунги гласили: «Прощай, гуру!» и «Да здравствует интеграция!»

Санитар опасливо поскребся в дверь первой палаты. Ответа не последовало. Тогда он осторожно проник в логово подстрекателей. На первый взгляд, возмутители спокойствия мирно спали, укрывшись с головой. Все трое. Правда, почему-то не дыша. Закряхтев от нехорошего предчувствия, Семен стащил одеяла на пол. Вместо спящих пациентов на койках лежали тряпочные валики.

— Ка-ра-ул! — шепотом сказал он.

Интуиция завибрировала в районе копчика, намекая на что-то пакостное.

— Ка-ра-у-ул!!! — во весь голос заорал санитар и сам испугался.

Он в панике вылетел из палаты и помчался по коридору, чем-то напоминая последнего бунтующего психопата. Семен пробежался по палатам, производя беглый осмотр пациентов. По мере ревизии масштабы катастрофы выросли до уровня бедствия. Выяснилось, что вместе с Кнабаухом пропали не только оба соседа, по палате, но и боксер Коля-Коля. А также, что и было причиной воплей Семена, постовая медсестра Галя Булкина.

Санитар кинулся к телефону, горестно подвывая. Доклад дежурному врачу прозвучал сбивчиво и без подробностей. Про клубы дыма и кровавый венец на голове у Кнабауха Семен сообщать не стал. В его планы заполнение освободившихся коек собственным телом не входило.

* * *

Артур Александрович вывалился из задымленного холла, оставив за спиной стенающую толпу. На страже узкого бокового коридора, ведущего в сторону душевой, стоял Коля-Коля. Увидев Кнабауха, он дружелюбно изобразил хук с правой, в знак уважения не прикрыв челюсть плечом. Из всего отделения только Коля-Коля умел искренне и адекватно молчать. Артур Александрович внезапно подумал, что если и будет по кому-то скучать на воле, так это по бесхитростному инвалиду ринга. Неожиданно даже для самого себя матерый Мозг, идущий в бега, остановился и спросил:

— Николай, хотите на волю?

Боксер вопросительно ушел в нырок, всем туго скрученным корпусом выражая недоумение.

— Там нет стен, Николай. Там люди, женщины и манящий ветер свободы. Хотите?

Многократно изувеченная челюсть дрогнула, приоткрываясь. Последовал резкий выдох и короткий предупредительный свинг левой в воздух. Ответ напрочь исключал двусмысленные толкования:

— Коля-Коля.

В коридорчик, выпустив последние клубы театрального дыма, выскочили Рыжов и Чегевара. Экстрасенс сдернул с шеи ожерелье из стаканов и поводил в воздухе руками, направляя в холл энергетический посыл к всенародному бунту.

— Эмигрируем, — коротко скомандовал Мозг, — Николай идет с нами.

Его соратники удивленно уставились на боксера. Тот прижал локти к животу, моментально уходя в глухую защиту. Возможно, у кого-то и могли возникнуть сомнения по поводу расширения численности бегущей группы. Но не успели. Многоголосый вой ударил по ушам и подтолкнул беглецов в спины, заставляя поторопиться.

— Будет торпедой! — понял замысел шефа Чегевара, с уважением глядя снизу вверх на Кнабауха, и они устремились навстречу свободе.

Побег шел четко по плану. Ничто не могло помешать им покинуть пределы отделения. Препятствий на пути не встречалось. Долго. Целых двадцать метров. До поворота к душевой. Возле двери с заранее вскрытым Чегеварой замком стояла постовая медсестра Галя Булкина. Такого сюрприза хитроумный план не предусматривал. Группа в синих пижамах встала, как вкопанная. Бегство неожиданно повисло на грани краха.

Медсестра повернула безупречно мелированную голову и с изумлением уставилась на Кнабауха. Вид окровавленного великомученика в венце и рубище потряс ее до оргазма. Она томно вздрогнула всем стройным телом. Внезапно полыхнувшая страсть к чему-то чистому, пронзительному и святому подступила к горлу, доставляя непередаваемое блаженство. Тем не менее служебный долг заставил непослушный язык протолкнуть строгие слова сквозь перламутровые губки:

— Далеко собрались?

Мозг сориентировался моментально. Великолепная память и тщательно собранная информация позволили с лету определять тактику.