Легенда о мальчике, что учился дышать (СИ)

— Никто не знает, каково это, чувствовать то, что чувствую я, — продолжал нагнетать атмосферу мистер Фред из Феррари.

— Я не смогу сказать… — прошептала Нина, и в этот же момент с неба обрушился ливень.

Том отпрянул и помотал головой, жмурясь от крупных капель дождя, а слова, что он хотел произнести, словно комом встали в горле.

— Я не верю тебе! — воскликнул он и притянул Нину к себе. — Если я сейчас тебя поцелую, ты тоже не сможешь ответить? Пиздеж!

— Найди… — прозвучал голос Фреда и сменился на будоражащий проигрыш.

Нина обвила Тома за шею и заглянула в глаза. От ее взгляда сердце споткнулось, пропустив удар. Сержант, кажется, вновь забыл, как дышать, но ему на помощь пришла Нина, поцеловав. Внутри все вспыхнуло и приятно обожгло, как только он почувствовал вкус ее губ, смешанный с привкусом дождя. Том крепко прижал ее к себе, потеряв рассудок и не замечая ничего вокруг. Даже как ее ладонь едва уловимым движением скользнула с его шеи по кожаной мотоциклетной куртке вниз, а затем обратно вверх по спине на шею.

— Никто не знает, каково это, быть презираемым, быть поверженным, за голубыми глазами, — вновь застонал Фред из Феррари, и дождь прекратился также резко, как и начался.

Нина отстранилась от Тома и вновь посмотрела в его серые глаза, где теплилась надежда, что теперь все изменится. Только Харди открыл рот, чтобы сказать то, что недосказал, как девушка вывернулась из его объятий, развернулась и, не оборачиваясь, поспешила к Рендж Роверу.

— Сука-бля… — прошептал сержант, провожая охуевающим взглядом черную машину. — Сука-бля! — заорал он, снял куртку и в истерике бросил ее в огромную лужу, образовавшуюся у бара. Том схватился за голову и посмотрел на небо. Туча рассеялась, и на небе стали проглядываться звезды. Сержант провел ладонью по лицу, смахивая воду, и пошел прочь.

 

«Послушай, Том… Послушай… Что за нахуй? Что это было?» — только и думал он, бредя по улице.

Так он прошел пару кварталов, не понимая совершенно нихуя. Что вообще произошло? Что опять пошло не так? За что Нина так с ним? Он ведь хотел спасти ее, помочь, как она и просила, сказать, что любит ее, а она… Вновь сделала ему больно! Вновь и вновь делает ему больно! За что, сука?

В таком охуевающем состоянии Харди добрался до какой-то кактусовой аллеи, присел на лавочку и невидящим взглядом уставился перед собой. Он был настолько растерян, что даже не мог понять толком, какие чувства сейчас испытывает? Боль? Отчаяние? Сметение? А может некое раздражение или даже злость? На кого? На себя, на нее, на Декстера? Непонятно. Отчетливо было лишь ощущение чего-то незавершенного. Будто он марафонец, упавший за несколько метров до финиша: сил было истрачено ровно столько же, как и на весь путь, а чувства удовлетворенности при этом не было. И в голове так и продолжала крутиться лишь одна мысль: «Какого хуя?»

Том похлопал себя по карманам скамов, в надежде найти сигареты. Блять! А ведь они остались в мотоциклетной куртке! В пизду! Обратно он не пойдет! Но курить страсть как хотелось. Сержант раздраженно обыскал еще раз все возможные места, где могли бы быть сигареты. Нихуя! Вместо них нашел лишь пакетик с травой, выращенной по рецепту отца, лицо которого он не просто вспомнил — то буквально стояло перед глазами, смотря на Тома с усталой печалью, ведь свадебный вальс сына на заднем дворе, кажется, отменяется.

Харди забил косяк и раскурился. Так и просидел битый час, продолжая беспрерывно крутить в голове все ту же пресловуто обдроченную мысль: «Ну какого ж хуя, сука-бля?!»

Потом он покурил еще, и став неузнаваемым, встал и пошел куда глаза глядят со своими какого-хуя-мыслями.

Куда Том шел? Он не знал. Сколько шел? Не имел понятия. Просто шагал вперед, и сам не заметил, как вышел из города и оказался в окрестностях Альбукерке, а говоря точнее — в пустыне. Но это совсем не смутило обкуренного путника, и он продолжил идти.

Однако вскоре на востоке забрезжил рассвет. Вдалеке на горизонте показался хребет гор Сандия. Красновато-ржавые вершины и хвойная растительность у подножья делали его похожим на арбузную корку. Такое заключение сделал Харди, уставившись на горизонт.

— Какого хуя? — в неисчислимо бесконечное количество раз подумал, на сей раз вслух, сержант и опустился на колени.

Один в бескрайней пустыне, он был так же одинок и всю жизнь. Таким и останется навек. Лишь где-то далеко-далеко впереди назойливо маячит сочный кусочек арбуза, до которого ну никак не добраться, да едва согревает теплом первых лучей восходящее солнце.

Том провел рукой по земле и загреб горстку глиняной пыли. Растер в ладони и пропустил сквозь пальцы. Затем взял еще горсть теперь двумя руками и высыпал обратно тонкой пылящей струйкой. Он поднес ладони, перепачканные рыжим песком, к лицу и охуевшим немигающим взглядом уставился в них. Харди был накурен в хлам и не осознавал происходящего, но отчего-то все эти песчано-глиняные манипуляции не на шутку завораживали и, казалось, помогали привести рассудок в порядок.