Легенда о малом гарнизоне

Тимофей даже вздохнуть себе не позволил. Открыл глаза и сел. И увидел перед собой Чапу. Глаза Чапы были красны от давних слез, лицо раздергано противоречивостью чувств: горе еще наливало вниз его щеки, концы губ и глаз, но радость уже давила изнутри, и уже угадывалась ухмылка в пляшущих, срывающихся чертах.

– Почему он плачет? – расцепил губы Тимофей.

– Вот и я подумал, с чего бы это он? Представляешь картину: сидит возле танка и ревет чуть ли не в голос. Аника-воин!

– Он тебя не трогал? – спросил Тимофей у Чапы.

– Этот? – Чапа смахнул под носом, а потом и последние слезы стер. – Навищо ему меня трогать? Или я на бабу схожий?

– Ну мало ли как можно обидеть…

– Обидеть? Он – меня?.. Та вы шуткуете, товарищ командир. У нашем селе я таких гавриков…

– Понятно, – перебил Тимофей. – Где остальные?

– Тю! Та я сам токечки сюда пришкандыбал. Другим яром. Я ж на вас и подумал, что вы и есть оте остальные.

– А чего ж плакал?

– Обидно. Из сердца те слезы.

– Понятно. Страшных, доложите обстановку.

Ромка перестал давиться смехом, демонстративно – для Чапы, конечно, – вытянулся по-уставному.

– Так что, товарищ командир отделения, лощину я прочесал всю. Пусто. Кроме этого героя. Но он не в счет – приблудный.

– Разобрался, что произошло?

– Горючее кончилось. Сухие баки. Все машины на ходу, у каждой почти полный боекомплект – и ни грамма бензину.

Тимофей смотрел, как дрожит воздух над нагретой солнцем тускло-зеленой броней, на вспаханное траками дно ложбины… Ни души… И это не мираж – это реальность. Можно подойти и потрогать эту угловатую броню и аккуратные клепки…

– Но ведь это же не мотоцикл! – вдруг не выдержал он.

– Ты думаешь, они вроде нас…

– Конечно! – Он чуть не застонал, но сдержался и сказал себе: «Ладно… ладно…» – и почти успокоился. – Конечно, – уже тихо повторил он, – думают – возвратятся… Но ведь это же танки! И никакого прикрытия… охранения…

– Здесь и так укромно, – сказал Залогин. – И в стороне. Случайно разве кто набредет.

– А для обороны неспособно, – деловито добавил Страшных. – Даже охранять – погляди сам! – и то не с руки. Все подходы закрыты. Батальон – и тот не управится.

Да ведь они, похоже, пытаются как-то его утешить. Его, своего командира… Вот уж никуда не годится.

– Ладно… Послушайте, а может, их заминировали? – встрепенулся Тимофей.

– Ложбина не минирована, – сказал Страшных, – я проверял.

– А если мы их взорвем?

Он поглядел в глаза товарищам. Страшных отвел взгляд.

И Залогин отвернулся.

– А что – можно, – сказал Чапа. – Управимся враз. – Он не понял, почему так изумленно взглянули на него пограничники, и торопливо пояснил: – Если не чесать по-дурному языком, то наши, когда бы сюда ни вернулись, не дознаются, чья работа. Выходит, обойдется без шухеру. А германец что так, что этак с этого во что будет иметь…

И Чапа показал, что с этого будет иметь германец.

Цепляясь за кусты, они спустились в лощину. Страшных приволок танковый брезент, расстелил в тени терновника; тень была не плотная, легкая, пропускала дыхание солнца, что было совсем не лишним – лощина оказалась сырой. Тимофей едва лег на брезент – словно провалился куда-то. И уже не слышал, как с него стянули сапоги и портянки, расстегнули драгунскую куртку и накрыли одеялом.

В этот день они не стали уничтожать танки. Мало ли что! – а вдруг завтра на шоссе появятся свои? Утро вечера мудренее. Они натаскали в тридцатьчетверку молоденького лапника, сверху навалили травы. Конечно же, тесновато, однако само ложе получилось роскошное. На лучшем месте положили Егорова. Когда проснулись, чтобы поужинать, у него был жар, должно быть, ужасная температура, потому что он никого не узнавал и бредил, и Чапа сказал: раз нет лекарств, надо пустить кровь, он видел, как это делал их коновал, и всегда помогало. Но Герка сказал, что не позволит, мол, к ночи всегда больным становится хуже; другое дело, сказал он, холодный компресс на голову и на рану; на том и порешили.

После ужина их опять потянуло в сон.

– Давайте разберемся насчет дежурств, – сказал Залогин. – Только, чур, не я первый!

– Мальчик шутит? – сказал Страшных. – Зачем нам эта роскошь?

– Ну как же, – растерялся Залогин, – порядок вроде такой… Да и за комодом присмотреть. А то ведь очнется – шухер будет жуткий.

– Из-за себя он не станет.

– Это я понимаю. Но порядок есть порядок.

– Кончай базарить, – отрезал Страшных. – Во-первых, комоду мы все равно не в силах помочь. А во-вторых, кто припрется в эту дыру ночью? – я правильно говорю, Чапа?

– Солдат спить, а служба идеть, – сказал Чапа.

Этот древний аргумент оказался и наиболее убедительным. Они забрались в БТ, задраили люки и на всякий случай изготовили к бою пулеметы. И через несколько минут уже спали. Конечно же, они рисковали; но, прямо скажем, риск был невелик, почти ничтожен. А устали все невероятно и морально и физически. И Чапа в этом смысле не был исключением.

История его была простая.