Читаем Легенда о несчастном инквизиторе полностью

Легенда о несчастном инквизиторе

Геннадий Падаманс

Проза / Современная проза18+
<p>Геннадий Падаманс</p><p>Легенда о несчастном инквизиторе</p>

Дон Адольфо не спал. Позади была нудная ночь, он выпил вина, он изрядно устал, и, казалось, имелась веская причина уснуть, наконец-то уснуть — но он снова не спал. Никогда он не спал. Никогда.

Окно всё ещё оставалось распахнутым, он забыл затворить, он всегда забывал, — и свежий утренний воздух упругими волнами прокатывался по огромной комнате. Слишком огромной для него одного.

Часы пробили восемь, и тотчас же в дверь постучали. Шелестящей походкой, как будто бумагами были напичканы даже его башмаки, вошёл секретарь.

— Доброе утро, Мой Вождь. Как изволили почивать, Ваша Милость?

— Никак, — буркнул в ответ дон Адольфо. — Давай к делу. У меня болит голова.

— Может, прикажете… — заикнулся было секретарь, но тут же споткнулся, остановленный резким взглядом. И сменил тон:

— Да, к делу, Мой Вождь. Наше доблестное войско, ведомое Вашими бессмертными повелениями, ожесточённо бьётся с вражьими ордами на востоке.

— Короче! — потребовал дон Адольфо.

— Да, Мой Вождь, если короче — на востоке измена и коварство этих бешеных степных псов лишили нас, временно, ещё трёх городов. На западе, временно, — всего только двух.

— Всего только двух, — усмехнулся дон Адольфо. — Зато каких… Но к делу! — мрачно напомнил он снова.

— Да, к делу, Мой Вождь, — подхватил секретарь. — Сегодня Гиммель готов удавить десять тысяч и сжечь восемьсот шестьдесят человек.

— И всего-то! — дон Адольфо наконец поднялся с постели, сунул ноги в тапочки, но полностью не встал, а остался сидеть на краю кровати:

— Так не пойдёт. Передай, что я недоволен. Весьма! Удавить — двадцать тысяч, сжечь — столько же. И ещё колесовать, хотя бы сотню, но непременно колесовать. Трупы уничтожить, как обычно.

Вот теперь дон Адольфо мог встать — дело сделано, — и он направился к окну, чтобы выглянуть: как там на воле, какое там утро? Но путь был не близок, а секретарь, семеня за ним вслед, испуганно залопотал:

— Но никак невозможно, Мой Вождь. Никак. Слишком много, нам не по силам, такая прорва, так много, уж очень…

И тогда дон Адольфо забыл про окно и закричал. По-настоящему закричал, и глаза его налились кровью. Кровью сорока тысяч:

— Это приказ!!! Никаких обсуждений!!!

Секретарь записал и молча подал на подпись. Дон Адольфо подмахнул не глядя, он давно уже набил руку и смог бы, наверное, подписывать даже во сне, если бы только когда-нибудь спал.

Секретарь повернулся и собирался уж было уйти, но едва сделав шаг, спохватился:

— Мой Вождь, какую сегодня вину предъявить этим?

— Какую вину? — дон Адольфо сверкнул злыми глазами. — Разве не видишь, что у меня болит голова? Зверски болит. Сходи к дону Иосифу, пусть придумает, этот умеет всегда. Я же… Ко мне никого не пускать!

— Слушаюсь, Мой Вождь, — шаркнул башмаками секретарь и почтительно удалился.

Дон Адольфо опять остался один.

Он лежал будто мёртвый, но глаза его были открыты, глаза вперились в потолок, в красивый лепной потолок, аккуратный, ажурный. Он мог лежать так часами, неторопливо размышляя о чём-то грустном, невнятно-грустном, — но на сей раз в его голове складывался стих. Стих как стих — он знал, что поэт из него не удался, потому он никогда не произносил вслух своих стихов, чтобы эти не слышали, не холуйствовали понапрасну, ведь он знал, что поэт из него не удался. И святой не удался. Никто. Наверное, никто. А стих… стих он свой прошептал:

Светает. Ночь длиной в три мыслиОпухла трупной синевой.Что эта жизнь?Ни капли смысла.Что этот день? — извечный бой.

Да, день наступал, новый день, наверное, тёплый и ласковый… для кого-то, для тех, кто далече, кто далеко. Далеко кулику до Петрова дня. Далеко.

Он встал, подошёл к окну, задёрнул шторы. Затем вернулся к постели, запустил руку под матрас, вытащил книжицу, древнюю, потрёпанную, и, прижав её обеими руками к груди, опустился на колени возле постели. Слегка всхлипывая, он забормотал: «Господи, Господи, что ж Ты так безучастен?… Приблизь же развязку, ускорь, я молю Тебя, Господи… Пусть придёт этот день поскорее… Нет больше сил».

Сил действительно у него почти не было. Предстоял длинный день, длинный-предлинный день в одиночестве в этой огромной комнате с аккуратным лепным потолком. Одна лишь робкая надежда слегка его утешала. «Тринадцатая. Вечером впустят тринадцатую, новенькую», — за обедом он распорядится. Тринадцать — число хорошее. Число последнего упования. Число упокоя.

Перейти на страницу:

Похожие книги

1. Щит и меч. Книга первая
1. Щит и меч. Книга первая

В канун Отечественной войны советский разведчик Александр Белов пересекает не только географическую границу между двумя странами, но и тот незримый рубеж, который отделял мир социализма от фашистской Третьей империи. Советский человек должен был стать немцем Иоганном Вайсом. И не простым немцем. По долгу службы Белову пришлось принять облик врага своей родины, и образ жизни его и образ его мыслей внешне ничем уже не должны были отличаться от образа жизни и от морали мелких и крупных хищников гитлеровского рейха. Это было тяжким испытанием для Александра Белова, но с испытанием этим он сумел справиться, и в своем продвижении к источникам информации, имеющим важное значение для его родины, Вайс-Белов сумел пройти через все слои нацистского общества.«Щит и меч» — своеобразное произведение. Это и социальный роман и роман психологический, построенный на остром сюжете, на глубоко драматичных коллизиях, которые определяются острейшими противоречиями двух антагонистических миров.

Вадим Кожевников , Вадим Михайлович Кожевников

Детективы / Исторический детектив / Шпионский детектив / Проза / Проза о войне