Легенда о Побратиме Смерти

— На чиадзе это значит «перекресток смерти». Когда Ошикай вывел свой народ из чиадзийской земли, за ними, как за мятежниками, послали огромное войско. Он встретил врагов на равнине Чу-чьен и перебил всех. Но следом шли еще две армии, и ему пришлось вести своих людей через Ледовые горы. Сотни человек замерзли там, а еще больше лишились пальцев рук и ног. Перевалив через скованные морозом горы, они очутились в страшной соляной пустыне, и их охватило отчаяние. Ошикай созвал совет и сказал, что они, родившиеся в нужде и опасности, — достигли теперь своего надира. Так он и стал с тех пор называть свой народ. Затем он обратился ко всем и сказал, что Шуль-се приведет их к воде и что за соляной пустыней лежит благодатная земля. Он говорил о времени, когда надиры умножатся и расселятся от моря до снежных гор, и прочел стих, который все надирские дети впитывают с молоком матери:

Мы надиры,

Вечно юные.

Сталью пытаны,

Кровью писаны,

Победители.

— А что же случилось с Шуль-сен? — спросил Талисман. Священник улыбнулся, снова поставил ведро и присел к столу.

— Цветистых историй много — одни из них вымышленны, другие так насыщены мастикой, что утратили всякий смысл. Боюсь, что истина куда более проста. Думаю, враги Ошикая взяли ее в плен и убили.

— Если бы так, он нашел бы ее.

— Кто?

— Ошикай. Его дух ищет ее сотни лет и не может найти. Почему?

— Не знаю, — сознался священник, — но я подумаю. Откуда тебе все это известно?

— Известно, и конец. Довольствуйся этим.

— Мы, надиры, люди скрытные, но и любопытные тоже, — улыбнулся священник. — Я вернусь к моим занятиям и подумаю над вопросом, который ты мне задал.

— Ты утверждаешь, что побывал во многих будущих. Почему бы тебе не отправиться в единственное прошлое и не посмотреть самому?

— Хороший вопрос, юноша. Но ответ на него прост. Настоящий историк должен оставаться беспристрастным. А тот, кто присутствует при великом событии, сразу приобретает собственный взгляд на него — такое уж влияние оно оказывает. Да, я мог бы вернуться назад и посмотреть — но не сделаю этого.

— Твоя логика хромает, священник. Если историк не может наблюдать за событиями, ему приходится полагаться на свидетельства других людей, которые, по твоим собственным словам, видят все по-своему.

Священник со смехом захлопал в ладоши.

— Ах, мой мальчик, если бы у нас было больше времени для разговоров! Мы обсудили бы скрытый круг обмана, поджидающий нас на пути добра, побеседовали бы о невозможности доказательства несуществования высшего существа. Но времени у нас с тобой нет, — завершил он уже серьезно, отнес ведро обратно к колодцу и ушел.

Талисман остался на месте, глядя, как величественно всходит солнце над восточными горами.

Квинг-чин вышел из юрты на солнце. Высокий, сумрачный, с глубоко посаженными глазами, он стоял, подставив лицо теплым лучам. Он спал без сновидений и проснулся освеженным, готовым вкусить сладостную месть. Вчерашний гнев сменился холодной решимостью. Его люди, собравшись в круг, сидели неподалеку. Квинг-чин поднял мощные руки над головой и потянулся, расправляя спину. Его друг Ши-да встал и подал ему меч.

— Он остро наточен, — сказал воин, — и готов разрубить тело врага.

Остальные шестеро, сидевшие в кругу, тоже поднялись. Квинг-чин был выше их всех.

Побратим Шанки, воина, убитого бойцом Небесных Всадников, подошел к Квинг-чину.

— Душа Шанки ждет отмщения, — сказал он, как подобало по обряду.

— Я пошлю ему слугу, чтобы он ни в чем не знал отказа, — ответил Квинг-чин.

Молодой воин подвел пегого коня, и Квинг-чин сел в седло. Ши-да подал ему длинное копье с двумя конскими хвостами, знаком закаленного в боях воина Летучих Коней, и черный шлем из лакированного дерева, отороченный мехом. Квинг-чин откинул назад свои длинные, до плеч, волосы и надел шлем. Потом тронул коня каблуками и поехал прочь из лагеря, мимо белых стен усыпальницы Ошикая.

В стане Небесных Всадников уже разводили костры. Квинт-чин, не обращая внимания на суету, направил коня к самой дальней из восемнадцати юрт. Рядом с ней было воткнуто копье с насаженной на него головой Шанки. Земля внизу промокла от крови, и мертвое лицо было пепельно-серым.

— Выходи, — крикнул Квинг-чин.

Полотнище юрты распахнулось, вышел коренастый воин. Не глядя на Квинг-чина, он развязал штаны и помочился, а после сказал, кивнув на отрубленную голову:

— Явился полюбоваться моим деревом? Гляди, оно уже цветет!

Небесные Всадники, собравшиеся тем временем вокруг них, начали смеяться. Квинг-чин подождал, когда они уймутся, и сказал холодно и резко:

— Славное зрелище. Только у Небесных Всадников на деревьях растут гнилые плоды.

— Ха! Сегодня на моем дереве появится свежий плод — жаль только, что ты не сможешь на него посмотреть.

— Отчего же? Я даже смогу потрогать его руками. Однако довольно разговоров. Я буду ждать тебя на открытом месте, где не слышно смрада твоего становища.