Легенда о проклятом воине (СИ)

А я лежала у него на плече и лихорадочно вспоминала то, что только что испытала сегодня — впервые в жизни! И, кажется, только сейчас начинала понимать женщин, шепчущихся с томными лицами о мужчинах. Сколько раз я терпела боль, грубость, побои и унижение, ложась в постель с нелюбимым — ненавистным — человеком!.. Его даже мужем назвать язык не поворачивался. Мне казалось, что то, что мужчина делает в постели с женщиной таким образом — это нормально. Я терпела… Боги, сколько я терпела! Жан же сейчас казался мне откровением. Неистовым, ласковым откровением, от которого я так долго бегала. Он открыл для меня новый мир ощущений — интимных отношений без боли, грязи и унижения. Он доказал, что они могут и должны быть другими! Совсем другими, настолько, что всё ликует и сжимается!.. Я смущённо и счастливо улыбнулась своим мыслям, прячась у него на груди, слушая не успокаивающийся перестук. Его рука прошлась по моей голове и волосам.

— Кати, — позвал шёпотом.

— Мм?

— Я люблю тебя.

Как сладко сжалось всё внутри. Кажется, это и есть счастье, — вот так лежать на груди у любимого мужчины и услышать такое признание. Я любила его, давно и безмерно любила. Меня накрыло волной эйфории, и я одним движением перевернулась, вскакивая на всё ещё дрожащие от перенапряжения колени и усаживаясь рядом с ним. Он молча и выжидающе следил за мной. Я улыбалась — не могла не улыбаться! Хотелось сделать для него хоть что–то, и я знала, чего он ждёт от меня. Нежно обняла его красивое лицо руками, склоняясь к нему. Поцеловала его глаза, провела приоткрытыми губами по его профилю ото лба к губам. Он хотел поцеловать, но я ушла от поцелуя, скользнув вбок. С наслаждением потёрлась щекой о его лёгкую щетину, прислонилась к его лбу. И, глядя глаза в глаза, произнесла:

— Shian. Ei amiore tue. Kherea!

— Скажи на всеобщем.

— Жан. Я люблю тебя. Безмерно!

Он прижал меня к груди, укладывая рядом, и уже оказавшись сверху, накрыл поцелуем. Он вложил в него всю нежность, благодарность, всю пережитую боль и тоску. Ему хотелось в этот долгожданный момент делить со мной свою любовь вечно.

— Ты моя, Драккати, только моя. И я тебя никому никогда не отдам.

Я счастливо уткнулась в его рельефное плечо. Мы уже говорили сегодня эти слова. Но так хотелось услышать их ещё раз, и повторять, повторять… И тихо попросила:

— Скажи ещё раз, на драккери. Пожалуйста!..

— Tue assier mei. Ei assier tuo, — и жарко выдохнул в ушко: — Innone tempos.

И повторил низким хрипловатым голосом уже на всеобщем:

— Ты — моя. Я — твой. Навсегда.

Я заворожённо посмотрела в его глаза.

— Навсегда–навсегда?..

Он улыбнулся:

— Не веришь?

Верить хотелось. Но так страшно было потерять то, что было обретено с таким трудом. Так страшно было поверить своему счастью.

— Я тебе обещаю, — череда поцелуев в ушко, губы, шею. Он лёг поудобнее, притягивая меня спиной к себе. Мне нравилось чувствовать его тепло спиной — это успокаивало и дарило ощущение покровительственной защиты, надёжности.

Впервые в жизни я делила постель с мужчиной добровольно и без страха, безмятежно и счастливо засыпая в его могучих и нежных объятиях. Чувства переполняли грудь, мысли метались в голове, мешая приходу сна, а глупая счастливая улыбка всё никак не желала покидать припухшие от поцелуев губы. Бедра всё ещё подрагивали от пережитого напряжения, а сладкая истома вновь разлилась по телу, стоило вспомнить в деталях то, что сейчас произошло. «Ты — моя. Я — твой. Навсегда», — повторялось в голове, как заклинание, снова и снова…

Повинуясь эмоциям, я потянулась губами к его руке, перекинутой через меня и покоившейся на моей груди, пересекая её от талии до ключицы. И получила ответный поцелуй в шею сзади. Он медленно скользнул носом и губами по ушку, зарываясь лицом в моих волосах. Мои губы растянулись в улыбке. Кажется, я засыпала.

Он тоже заснул не сразу, всем телом ощущая бархатистость её персиковой кожи, разволнованное сердцебиение, вдыхая тонкий аромат каштановых волос, разметавшихся по подушке. Из–под полуопущенных ресниц он наблюдал, как часто вздымается её грудь, и за обворожительной, рвущейся из уголков волнительных губ улыбкой. Она безмятежно лежала в его объятиях, такая нежная, трогательная и счастливая. Его женщина. Его обожаемая драккерийка. Наконец–то она принадлежала ему — по собственной воле, больше не брыкаясь и не убегая. И это было счастливым чудом — длинноволосым, зеленоглазым, безмятежно и доверчиво засыпающим в его руках.

Эпилог