Легенда о ретивом сердце

Илья еще некоторое время прислушивался к шагам стражника и тоже уснул как убитый. Проснулся он от того, что чьи-то горячие руки обхватили его за шею, девичье лицо прижалось к щеке.

— Илейка! Илейка! — шептал до боли знакомый голос. — Вставай, беги! Слышишь меня? Это я! Я…

— Кто ты? — отстранился Илья — ему все не верилось, он думал, что бредит, хоть сердце замирало от радости.

— Я… Я… — говорила во тьме девушка. — Уходи прочь, на Русь беги к своим… Вот меч твой…

Илья почувствовал, что руки его свободны, он обнял девушку, прижал к себе.

— Пусти! — вырвалась она. — Как родится новый месяц, в Белом городе, где корчма «Комарёк», увидимся… Слышишь? Я ведь тебя одного люблю…

Сказала и выскользнула, исчезла, как тень. Илья шарил руками по всей палатке и не верил. Словно лунный луч на мгновение подержал в руках. В темноте наткнулся на Добрыню, стал поспешно развязывать ему руки. Надежда, крылатая птица, — радостью вошла в грудь.

— Что ты, Илья? Что? — спрашивал спросонья Добрыня.

— Бежим, брат! Бежим!

Они уже слышали, как кто-то приближался к палатке, бряцая оружием и громко зевая… Рванули полог палатки Добрыня и Муромец, и в лица им брызнули серебряным снегом звезды. Побежали напрямик — ничего им не было страшно. Кто-то загородил дорогу. Свалили, сбили с ног, подхватили копье. Илейка взметнул кого-то за ноги, вскружил над головой, швырнул в преградившую им дорогу толпу.

— Шайтан! Шайтан! — кричали кочевники.

Мелькнул страшным видением посаженный на кол Михайло Потык.

Лошади пощипывали траву. Добрыня с Илейкой добежали до них, вскочили на хребты, ударили ногами в крутые бока, и те понесли. Сзади гвалт, сумятица! Кто-то попал в костер, разбросав искры. Все дальше по глухим подольским улицам уносили богатырей дикие степные кони. Муромец ликовал — он знал, что совершил этот подвиг, это дерзкое бегство потому, что сердце его снова пылало любовью. То была она. Она вернулась к нему — его Синегорка.

За призраком

Витязи скрылись в глухих дебрях Крещатицкой долины, а в переполошившемся стане врага, прямо перед шатром хакана, медленно умирал Михайло Потык. Михайло просил пить.

Печенеги остановились у леса. Оборвались воинственные крики, перешли на шепот — его не повторял шайтан, не забавлялся словами, как цветными камешками, перебрасывая их с руки на руку. Было слышно, как кони хлестали хвостами. Конь Добрыни громко заржал. Тотчас же несколько стрел ударились в деревья. Минуту кочевники решали — войти ли им в лес, но страх пересилил. Уныло поскакали к табору. Сквозь просветы в деревьях Илейка с Добрынею видели, как поминутно оглядывался всадник, заключавший отряд. Ему не хотелось показывать спину. Дорога уходила вверх и вверх, где светила ущербная лупа, тени печенегов с поднятыми копьями четко вырисовывались на светлом небе. За ними бежал по пятам спасший Илейку конь. Пожалел Добрыня и своего — куда с ним? В Киянь не проберешься! Пустил на волю. Как заржал он! Как понесся из леса, будто у него горел хвост…

— Куда ж теперь, Добрыня? — спросил Илья. — Не ведаю здешних мест.

— Места знакомы, иди за мной.

В лесу было совсем темно, когда, пройдя версты две или три, они вышли к крутизне с северо-западной стороны города. Наверху возвышались бревенчатые стены, уложенные срубами, со сторожевой башнею под четырехскатною тесовою кровлей. Там ходил дозорец с луком за плечами.

— Эге-е-гей, кияне! — закричал Добрыня, сложив у рта руки. — Эге-е-гей, слушайте там!

— Кто орет, а? — отозвались с башни. — Где ты? С какого бока?

— А со стороны леса. Двое пас! — ответил Добрыпя.

— Из леса? Там и оставайтесь! Идите прочь до утра, не то стрелу пущу, вишь, как просится!

— Не-е! — закричал протяжно Добрыня. — Послы мы княжеские — Муромец и Добрыня! Домой идем!

— А ну, выдь на свет! — крикнул начальник стражи, появляясь на заборолах. — Иване, дай головешку.

Илья с Добрынею полезли по склону, продираясь сквозь колючки. Из-под ног скатывались комья сухой глины и с шорохом рассыпались. Начальник стражи выхватил из чьих-то рук горящую головню и поднял ее, освещая холм.

— Верно, они! — сказал мрачно. — Где третий-то. Михайло?

— Сгиб он! — коротко ответил Добрыня.

Огонь обжег руку начальника стражи, чертыхнувшись, он бросил головню за стену.

— Ловите вервие!

Илья полез первым.

— Стрелять али нет? — спросил с башни дозорец, который ничего не понял из разговора.

— Я вот тебе стрельну, еловая голова! — пригрозил начальник стражи. — Гляди в оба!

— Гляжу, гляжу, — откликнулся тот, — да темно больно, ничего не видать.

Начальник, воин из молодшей дружины, внимательно посмотрел на Илейку с Добрыней:

— Служил я в полку Михаилы…

Он сам подвел им коней. Названые братья сели в седла и поскакали к детинцу.

— Вот мы и дома, — вдохнул полною грудью Добрыня, — как хорошо!

— Да где же дом твой?

— А повсюду. Не один у меня дом, а по всей Руси!

— Наш дом дождями покрыт, ветром огорожен, — с грустью согласился Илейка.

— Скажи, Муромец, то чудо, что живы мы? — спросил Добрыня.

— Нет, — ответил Илья, — так должно быть.