Легенда о ретивом сердце

Дружина крикнула «Слава!», потрясла увитыми серебром копьями.

Конница шла рысью. Не было сомнения — впереди скакал великий князь Владимир Святославич. Стальные доспехи его прикрывала царственная багряница. На голове золоченый шелом, пышные перья спускаются до левого плеча. Сзади отряд телохранителей — усатые угры в панцирях, в узких кожаных штанах и грубых пошевнях. Дальше на вороных с красной сбруей конях старейшая дружина. У каждого за спиной развевается алый плащ — не люди, а факелы! За ними молодшие с копьями, на которых, будто птицы, трепещут флажки.

Но только храбры заметили приближение дружин. Со всех сторон послышались пересвисты дозорных, и поскакали всадники к становищу. Все пришло в движение, все поднялись на ноги. Кочевников отделяла узкая неглубокая речка, через которую был переброшен бревенчатый, засыпанный землею мост. На него и устремились дружины. Стрелами вытягивались кони — кто успеет раньше? Но вот буланый под великим князем грохнул копытами о доски моста. Владимиру подали джид — составленное из трех коротких дротиков копье, и он бросил его.

Засучил рукава Алеша, Добрыня повязал на лоб платок, — чтобы шелом плотнее сидел и пот не заливал глаза. Храбры поскакали вслед за дружинами, хотя видели, в какое невыгодное положение попадали те, принимая на себя удар сверху. Летела навстречу луговая ромашка, будто кто швырял в лицо пригоршни снега. Все-таки успели перейти на правый берег, и завязалась битва.

— За Русь! — кричал Владимир, взмахивая окровавленным уже мечом, врубаясь в самую гущу врагов.

— За Русь! — кричали дружинники, подбадривая себя; многие из них давно уже отвыкли от ратного дела, потеряли былую сноровку.

С одновременным выдохом «ха!», словно тяжелые камни, посыпались сверху печенеги, и не было им конца. Показалось, что дружины поглотила река — только маленькие островки плыли по ней. Пошли клониться, западать знамена и хоругви руссов. Храбры проскочили мост, врезались в печенежские ряды, будто широкую просеку вырубили, разделили битву на две половины.

Страшнее этой битвы Илейка не знал ничего. От топота конницы земля прогибалась полотном. Солнце дрожало в пару лошадиного пота. Огненный ветер летел от кольчуг и скрещивающихся мечей. Сразу десяток клинков заносилась над головой. Сразу пять копий тянулись к груди. Одно спасало — рядом были Алеша с Добрыней. И они задыхались от непосильного труда — рубили, кололи, топтали конями пеших. Вон Дунай, закованный в броню, тяжелый, что наковальня, и верткий, как угорь, степняк, полетели с коней, будто игральные кости. Кому жить? Выпало степняку. Но ненадолго… Опустил на него булаву славный витязь Гремислав. Густая кудель пыли висела над сражением. Совсем рядом, так, что кони потерлись боками, показался великий князь. Лицо его исказилось от ярости и побледнело. Пышный плюмаж был сбит саблею, багряница разорвана, п дыбом встали разбитые на плече кольца панциря. Глянули в лица друг другу. Совсем под мечом оказалась шея Владимира. Он не узнал Илейку, а тот бросился туда, где свалкой лошадиных и человеческих тел кипела битва. Удар! Удар! Сабля стукнулась о меч. прыгнула на перекрестье, глянули окровавленные глаза, в которых быстро угасал огонь. Мелькнули чьи-то перетянутые ремнямн ноги, озверелый конь хватал зубами печенежского всадника. Илейку поразило его лицо — оно насколько не было похоже на лица его соплеменников. Почему же он гикает и свистит, как печенег, почему на нем кожаная куртка и волчья шкура развевается за плечами? Он ловко, как опытный воин, орудует копьем и уже повалил не одного…

— Сокольник! Сокольник! — кричат ему печенеги, а он юлою крутится, летает над битвой. Вот они съехались с Алешей, странно похожие друг на друга, светловолосые, светлоглазые, и Алеша опешил, принял за своего. Сокольник воспользовался этим, ткнул его в грудь. Кольчуга спасла, а то бы лежать Поповичу под копытами коня. Но вот Сокольник уже и в него, в Муромца, направил копье и метит в лицо. Илейка мгновенно повалился вниз, держась за узду, и только тем спасся.

— К бою! К бою! На слом!

— На лучину их пощепать! Не по нас вороны летят!

А воронье уже действительно взметнулось в небо черной громадой.

— Станем на костях!

— Сами падем костьми за обиду русскую!

Но уже дрогнули русские, стали отступать. Илейка видел, как они толпились на мосту, срывали, ломали перила, падали в воду. Другие бросились вброд, но вязкий берег остановил коней, и всадники попадали в грязь, стали сбрасывать шеломы и панцири. Их били стрелами. Похолодело сердце Илейки, когда увидел, как бежит великий князь по берегу и снимает багряницу. Его отбивают четверо угров, сами гибнут под ударами десятков горячих клинков. Неужели все?