Легенда о Ричарде Тишкове

Боря, возьми меня на тот год к себе, а? Хоть поварихой, все равно. Ну что за жизнь такая — за семь месяцев виделись двенадцать дней. Возьми, Борь… И бог с ним, с моим дипломом! Все равно я и тут за повариху, и миски мою, хоть и начальник… Так не сердись, Борь, и не обращай внимания, что я так ною. Ведь сам же говорил, что раз в месяц я имею право поскулить. Вот и пусть сегодня будет тот самый раз.

И вообще, Борька, грустно мне сегодня, грустно… Вот идем мы, камней у нас полны мешки, и, по-моему, не зря тащим их на базу. Если пласт не обманет, года через четыре будет тут рудник. Придут дорожники, и останется от них дорога, от строителей останется поселок. А мы свернем палатку, выдернем колышки, и останутся только дырки в земле. Придем когда-нибудь — даже похвастаться нечем…

Ладно, Борька, надоела я тебе, наверное, со своим нытьем. Отдохни до завтра, и я отдохну. Костерик наш — еле-еле, ребята спят, да и мне пора — ведь встаем мы в три, чтобы побольше пройти до жары. Боренька, не снись мне сегодня, а то опять буду ворочаться и ворочаться, совсем ты меня измучил, а мне так мало осталось спать.

Спокойной ночи, Боренька, целую тебя крепко. Завтра на первом привале допишу это письмо, заклею в конвертик и брошу в рюкзак — пока это мой почтовый ящик…»

А утром, когда шли по осыпи, она подвернула ногу и быстро покатилась по крутому склону, а камни покатились за ней. Она все хотела перевернуться на живот, но мешал рюкзак. Уже над самым обрывом она ухватилась за огромный ржавый камень. Но тяжелый рюкзак с силой рванул ее вниз. И река долго, метров двести, тащила по камням уже безразличное ко всему тело с безвольно мотающейся головой.

Рабочие, молодые ребята, вытащили ее только на перекате и, непривычные к смерти, долго глядели со страхом на исковерканные остатки лица…

Ее могила над берегом, с выложенным белыми камнями словом «Светлана», почти год служила ориентиром геологам и геодезистам. И даже первым строителям советовали разбить лагерь в километре севернее от «Светланы»…

Теперь на том месте рудник, и дорога проведена: по ней ездят самосвалы с рудой и даже рейсовое грузотакси. А недописанное письмо Светланы лежит в рудничном комитете комсомола в особой папке с надписью: «Для истории».

Секретарь комитета, порывистый лохматый парень, прибыл на рудник с первой партией строителей. Письмо случайно попалось ему в груде бумаг, и у него сразу же явилась идея создать со временем на руднике музей. Но потом, за делами, сам же помогал строителям уничтожать исторические ценности. И первая палатка была свернута, и первый барак переоборудовали в топливный склад, первые ватники пошли на тряпки уборщицам, а стальной, с загнутыми краями лист, в котором зимними ночами строители жгли солярку для обогрева, под горячую руку сдали в металлолом.

Так что единственным экспонатом будущего музея осталось письмо без начала и конца, вымокшее в реке, с расплывшимися буквами и чернильными разводами по краям. Иногда его показывают новичкам. Разобрать, что написано, трудно, да и разбирать ребята стесняются.

Но на руднике, да и во всем районе, живет стойкая легенда о том, что открыла месторождение девушка — красивая, нежная и влюбленная. А ребята, знавшие ее, ходившие с ней в маршруты, подтверждают это горячо и вполне искренне… Хотя они-то, наверное, могли бы вспомнить, что была она некрасивая, с хриплым голосом и тяжелой походкой, и что парень, которого она любила, отвечал на ее письма с опозданием в месяц…

Адрес на обложке

От самой околицы за грузовиком бежали мальчишки, потом отстали. Один, на велосипеде, долго мчался следом, пригнувшись к рулю, дыша мелкой, как пудра, дорожной пылью. Шла уборка, и улицы колхозного поселка были почти безлюдны. Редкие прохожие равнодушно глядели на встречный грузовик. Машина как машина. Обыкновенный ГАЗ-51, трудяга с щербатыми бортами и лысеющими скатами. В кузове — какие-то ящики, мешки, прикрытые брезентом. Впереди, на скамейке, — четверо или пятеро, одетые по-городскому… Но, когда грузовик проезжал, люди останавливались и ошарашенно глядели вслед. В задке кузова на высоком ящике сидели двое: девушка в скромном синем платье и бурый, средней величины медведь…

Последним, как это ни обидно, узнал новость журналист Игорь, живший в колхозе уже неделю. Это была его четвертая или пятая газетная командировка, и все связанное с ней доставляло удовольствие — даже квитанция за койку в колхозной комнате приезжих. Соседнюю койку в этой комнате занимал редакционный фотограф Ложкин, лысый и коротконогий, считавший месяцы до пенсии. Поездки ему давно уже надоели, а общественное питание он презирал так убежденно, что всю провизию, вплоть до кислой капусты, вез из дому в плоских банках из-под фотопленки.

В комнате приезжих квартировал и один постоянный жилец — парторг колхоза Григорий Иванович. Он приехал сюда весной, когда колхоз поднял четыре тысячи гектаров целины. Встретили его хорошо, но квартиру не предлагали, а сам не просил — надо было срочно размещать сорок семей новоселов.