И он убедительно доказывал, что нужно совсем не то, нечто совсем иное: просто идти куда глаза глядят, спокойно и непредвзято подставляя лицо накатывающим волнам жизни. Просто быть щепкой, всеми своими волокнами впитывающей воздух эпохи… Эх, если бы был вариант…
Ричарду идея нравилась. Когда и поездить, как не в молодости. А вариант у него был.
Как-то в компании он познакомился с капитаном самоходки-сухогруза. Ричард его тогда особенно не разглядывал. Теперь вспомнил.
В одну из суббот он опять пошел в ту компанию, пел новые песни. Когда подсказывали, что сыграть, как обычно, не реагировал. Но когда капитан, подвыпив, попросил повторить песенку про дальний берег, сказал:
— Для тебя повторю. Моряки — люди!
Он играл в тот вечер, пока рука не устала. Потом пил с капитаном за моряков, за дружбу, за гитару, за то, чтоб настоящие парни всегда понимали друг друга, за то, чтоб не в последний раз, за песню про дальний берег…
Ричард пил через тост, капитан — с железной последовательностью. Но не зря он раньше ходил по Северному морскому пути, да еще третьим помощником, да еще с заходом в Верхние Кресты…
Утром Ричард проснулся на диване в незнакомой комнате, где на полу лежала желтоватая медвежья шкура, справа над дверью висела фотография любимой женщины, слева над дверью — лучшего друга, а между ними, в строгой деревянной раме, — сушеный краб.
Но слабость, проявленная Ричардом, лишь увеличила симпатию капитана к нему. Через четыре дня он вышел в рейс на сухогрузе «Композитор Балаян», порт назначения — Красноводск, с заходом в Ярославль, Горький, Куйбышев, Камышин и Астрахань. С собой Ричард взял чемоданчик, гитару и толстую тетрадь в жесткой обложке, где мелким почерком было записано триста шестьдесят восемь песен.
Должность у него была — матрос, обязанности — неопределенные. Но Ричард быстро сориентировался и уже на третий день делал все что положено — он не любил, чтобы за него работали другие. Краны на самоходке были свои, в портах разгружались и загружались сами — за рейс удалось даже прилично подработать.
В Москву вернулись через два месяца. В новый рейс Ричард не пошел: ребята на сухогрузе были хорошие, но из женщин одна пожилая повариха; стоянки коротки, палуба узка и все наперед размечено до самого Красноводска и обратно. Не было простора. Неинтересно…
Дома отец спросил:
— Уволился?
— Ага.
— Ну и куда же теперь?
— Погляжу…
Отец помолчал неодобрительно.
— На гитаре играть будешь?
— Это само собой, — ответил Ричард. — Таланты надо развивать.
— Ну, играй, играй, — хмуро сказал отец. — До тюрьмы не доиграйся.
И он, и мать, и даже старшая сестра относились к Ричардовой гитаре с подозрением. Ничего плохого про него пока что не знали. Но он уходил куда-то каждый вечер, он все кому-то звонил, и ему все звонили. Он вдруг устроился на хорошую зарплату, и вдруг ушел с той работы, и вдруг уехал, и вдруг приехал, а гитару все таскал с собой…
— Куда уходишь-то? — спрашивали они.
Ричард отвечал:
— В компанию.
Сегодня компания, завтра компания… Вон в Кривоарбатском зимой квартиру ограбили. Вон позавчера по всему подъезду, из рук в руки, таскали «Вечерку» — как пятеро стиляг изнасиловали девушку, а она выбросилась из окна… Тоже небось компания!.. А сестра, хоть и была старше Ричарда всего на два года, уже засерьезнела, собиралась скоро замуж и думала как родители. А младшую сестренку не спрашивали.
— Ладно, батя, — ответил Ричард и усмехнулся. — Не боись, на стройку коммунизма уеду. В самых первых рядах!
— Завербуешься, что ли? — не сразу спросил отец.
Ричард снова усмехнулся.
— Я человек вольный.
— За свои билет купишь?
— Насчет этого я не миллионер!
Больше отец спрашивать не стал, и Ричард сам ответил, легонько постучав пальцами по гитаре:
— Выручит, родимая…
Родимая выручила.
Ричард нащупал через ребят, где записывают на стройки Востока и Севера, пошел туда и узнал, что поехать можно в разные места, между прочим, в среду собирают хлопцев, которые уже оформились в Степной. А кто в Якутию и в Кузбасс, будут собирать на той неделе.
— А в Степном — там что? — спросил он.
Ему ответили:
— Строительство металлургического завода. Платят прилично, общежитием обеспечивают. Конечно, Казахстан, голая степь, не то что Красноярский край… Но если хочешь — оформляй в темпе комсомольскую путевку.
Ричард сказал:
— Ладно, посмотрим…
И, пока ехал домой в троллейбусе, все представлял себе пыльную степь и голый поселок, без деревца, без радости. И чем скучней виделся ему этот поселок, тем больше хотелось туда попасть.
Дома он сказал младшей сестренке:
— Знаешь такой город — Степной?.. Тоже надо посмотреть. И в степи люди живут…
А в среду пришел с одним из своих ребят, пришел за полчаса до начала, а когда стали собираться, заиграл. Сперва совсем тихо, для двоих, потом погромче…
К началу собрания зал грудился вокруг него. Ребята ухали, восхищались. А он играл.