Легенда о рыцаре тайги. Юнгу звали Спартак<br />(Историко-приключенческие повести)

Он никак не мог понять, что белобрысому от него надо, за что он взъелся. Малявину было невдомек, что Ганин насмехается над ним не только потому, что от природы вредный, но главным образом из-за своей неуверенности. Да, да, неуверенности! Ведь до прихода Спартака на «Коперник» он, Витька, был здесь самым молодым и неопытным матросом, и все традиционные на флоте шуточки и подначки доставались ему. И вдруг на судне появился мальчишка еще моложе его — юнга, к тому же давнишний знакомец. Витька мстительно обрадовался и, вознаграждая себя за свои мучения, а также из желания казаться перед моряками взрослым, начал измываться над Спартаком. Иногда он чересчур увлекался и отходил от юнги, только заметив злые огоньки в его темных глазах и желваки на скулах.

Вот и сегодня, едва Спартак поднялся на мостик, Витька встретил его обычной своей ехидной улыбочкой, спросив:

— Что, сменить меня пришел?

— Вот именно! — это сказал капитан, который стоял спиной к рулевому, осматривая горизонт в бинокль, и, казалось, не замечал того, что происходит в рубке.

Матрос и юнга изумленно уставились ему в затылок. Он медленно повернулся. Капитан был невысокого роста, старенький и сухонький. Рядом с настоящим морским волком, таким, например, как боцман Аверьяныч, он проигрывал по всем статьям, морского в нем только и было, что темно-синий китель да фуражка с непромокаемым верхом. А седеющая, клинышком, бородка и длинные усы делали его похожим на профессора. Разговаривал он негромко, четко произнося слова, и ко всем без исключения обращался на вы.

— Вы что, не поняли? Матрос Ганин, сдать вахту! Юнга Малявин, стать на руль!

— Есть сдать вахту! — буркнул один угрюмо.

— Есть стать на руль! — охрипшим голосом ответил другой, весь затрепетав от радостного страха.

Витька шагнул в сторону, Спартак встал на его место. С удовольствием почувствовал, как теплые отполированные шпаги[116] легли в ладони. Расставил пошире ноги и с преданной готовностью посмотрел на капитана.

— Не на меня смотрите — на приборы, — улыбнулся тот, и снова отвернувшись, спросил обычным сухим тоном: — На курсе?

— На курсе — 125!

— Ложитесь на 120.

— Есть ложиться на 120!

Спартак крутнул штурвал влево, не отрывая глаз от стрелки аксиометра[117], и видя, что хватил лишку, немного переложил колесо в обратную сторону. Теперь порядок!

— На курсе 120!

— Так держать!

— Есть так держать!

И продолжал свой путь в океане пароход «Коперник», ведомый капитаном с помощью юнги Малявина.

И не было в этот день на судне — а может, и во всем мире — счастливее человека, чем Спартак!

НАПАДЕНИЕ

«Коперник» пересек экватор, идя Макасарским проливом. Традиционных торжеств по этому поводу — веселого праздника с Нептуном, русалками и чертями — не было: рейс, как уже было сказано, проходил в трудных военных условиях. На судне регулярно проводились учебные тревоги и стрельбы из орудия, экипаж находился в постоянной готовности.

Все это было не напрасным. Как раз в эти дни другое дальневосточное судно — танкер «Майкоп» совершал рейс в обратном направлении Сурабая — Владивосток с грузом кокосового масла. На подходе к Филиппинам он подвергся нападению японских бомбардировщиков. Радист «Майкопа» передал в эфир: «14 ч. 30 м. …нас атакуют четыре японских самолета… На судно сброшено 20 бомб…» Передача прервалась, очевидно, радист погиб…

Япония становилась пиратом Тихого океана.

На «Копернике» только и говорили, что о войне, все еще были под впечатлением разгрома немцев под Москвой. А еще было много разговоров о доме, и тем больше их становилось, чем дальше оставались за кормой родные берега. Даже Спартак, которого никто дома не ждал — дом его теперь здесь, — тоже скучал по Владивостоку, по родной 1-й Морской, по дворовым друзьям, с которыми вместе мечтал о море. О море вообще.

А это, южное, море уже прискучило своей пустынностью и однообразием. Не удивляли и не радовали больше летучие рыбы, золотисто-голубые макрели, резвые стайки дельфинов, как бы играющие с судном в салочки, акулы, постоянно сопровождавшие пароход и подбиравшие весь выбрасываемый мусор вплоть до консервных банок. И жара, одуряющая тропическая жара, надоела. К ней невозможно было привыкнуть. Постоянно хотелось пить, смыть с тела пот, заливавший во время работы. Между тем расход пресной воды на судне был ограничен: рейс длился уже много дней.

Частичный выход из положения нашли третий механик и моторист Володя Шелест: они устроили на палубе душ с подачей забортной воды. Весь день из широкой трубы, заваренной с одного конца и просверленной во многих местах, брызгала во все стороны вода, и моряки то и дело прибегали сюда освежиться. Облегчение, правда, было временным: вода почти мгновенно испарялась, тело покрывалось солью, которую хотелось смыть — эх, пресной бы! — водой.

Коперниковцы, однако, не теряли чувство юмора и все подшучивали над создателями морского душа: «Выкачаете всю воду из Тихого океана, обмелеет он, и мы останемся без работы!»