Легенда о рыцаре тайги. Юнгу звали Спартак

Потянулся долгий нескончаемый день. Хунхузы ожидали чего-то, то ли ответа на свое письмо, то ли результата, который должен воспоследовать. Кривой Лю был явно раздосадован долгим пребыванием в его фанзе нежелательных гостей, а кроме того, опасался последствий для себя за похищение ребенка. Время от времени он шептал что-то Ван Ювэю, указывая на мальчика, но толстяк только лениво отмахивался.

Сергунька сидел, забившись, подобно зверьку, в угол своей клетки. Все слезы уже выплаканы, мольбы и просьбы были тщетны, и он озлобленно молчал. Положив голову на кулачки, а кулачки на подтянутые к подбородку колени, он исподлобья следил за бандитами, которые, маясь от безделья, тешили себя нелепыми и дикими развлечениями.

Притащили со двора двух петухов. Они взволнованно клекотали и отбивались крыльями. Дальше произошло то, что лучше и раньше нас описал древний китайский поэт:

Печальный хозяин к любым развлечениям глух,
Наскучила музыка, больше не радует слух.
В безделье так тяжко душе пребывать и уму,
Веселые гости на помощь приходят ему.
На длинных циновках расселись, довольные, в ряд
И в фанзе просторной на бой петушиный глядят.
Петух разъяренный сражается с лютым врагом,
Их пух невесомый летает, летает кругом,
И бешеной злобой глаза у бойцов налиты,
Взъерошены перья, торчком у обоих хвосты.
Взмахнули крылами, и ветер пронесся струей.
И клювами в битве истерзаны тот и другой.
Вонзаются шпоры измученной жертве в бока,
Победные крики летят далеко в облака.
И крыльями машет, геройски взлетая, петух,
Покамест отваги огонь еще в нем не потух,
Он требует жира на рваные раны свои,
Чтоб выдержать с честью любые другие бои[79]

.

Все примерно так и было, можно только добавить, что петухи, настроенные вполне миролюбиво, не желали драться, поэтому хунхузы долго подталкивали их навстречу друг к другу и науськивали, пока не добились своего…

Побежденному Ван Ювэй свернул шею и швырнул его хозяину, чтобы тот приготовил на обед, а победителя взял к себе на колени, стал ласково оглаживать, что-то нараспев произнося (возможно, вышеприведенные стихи). И вдруг, замолчав, начал ловко и быстро выщипывать у него перья. Через несколько минут петух был совершенно гол. Толстяк засмеялся и сбросил его на пол.

Гордый красавец-боец с крутым хвостам, похожим на радугу, превратился в жалкого куцего урода с голенастыми ногами и длинной волосатой шеей, только кровавый гребень да желтые шпоры остались от былой красоты. Горестно покачиваясь, он побрел неведомо куда. Но это было еще не все…

В фанзу впустили собаку, рослую и мохнатую сибирскую лайку. При виде неведомого существа она ошеломленно остановилась: за свою долгую таежную жизнь она повидала многое, но такого… Хунхузы дружно завопили, показывая пальцами на голого петуха, поощряя собаку и как бы обещая ей полную безнаказанность. У лайки отодвинулись назад черные губы, обнажились клыки, она неуверенно зарычала. Но когда бледный уродец шарахнулся от собаки в сторону, у нее исчезли последние сомнения, и она бросилась за ним.

Несчастный израненный петух, лишенный перьев и сил, еще цеплялся за жизнь и потому отчаянно, метался по фанзе, судорожно взмахивая жалкими обрубками, что недавно еще были крыльями. Лайка гонялась за ним, свирепея с каждой минутой. На пол сыпались чашки-плошки, грохот, смех и улюлюканье сотрясали фанзу. Толстый Ван Ювэй хохотал так, что у него ходуном ходил живот и дрожали мышиные усики.

Только один человек не смеялся. Сергунька смотрел на эту первобытную забаву, и ему казалось, что это он, голый и беззащитный, мечется в тщетной надежде спастись от клыков пса-хунхуза. Он испытал прямо-таки физическую боль, когда лайка, изловчившись, схватила петуха за голую шею, и поспешил закрыть глаза, когда собака, получив разрешение от хозяина, начала грызть еще трепещущую тушку.

Вдоволь натешившись, а потом накурившись какой-то отравы с желтым удушливым дымом, бандиты развалились — кто на кане, кто на полу — в самых разных позах и впали в спячку. Именно в спячку, а не в сон, потому что у многих были открыты глаза. Одни хихикали непонятно над чем, другие что-то бормотали, и все они были похожи на сумасшедших.

«Эх, пришли бы сейчас сюда папа и дядя Мирослав! Они бы и вдвоем расправились со всей шайкой!» И хотя они все не шли и не шли, мальчик верил: придут! Эта вера помогала ему держаться.